Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа

В конце мая Генрих III потребовал от сестры вернуться к мужу, но ей не хватало денег на обратную дорогу[344]. В июне она по-настоящему впала в немилость. Екатерина тогда обратилась к Беллиевру, чтобы он уплатил ей «пятьдесят тысяч ливров, которые я обещала ей, ради выплаты моего долга перед ней»[345]. Однако Маргарита заболела, что вызвало разные толки: «Некоторые говорят, что она беременна, другие — что больна водянкой», — резюмировал тосканский посол[346]. Она и правда начала толстеть. Летуаль в связи с ней пишет о «ребенке, которого, по слухам, она родила после приезда ко двору: подозрение пало на молодого Шанваллона, который и в самом деле по такому случаю уехал»[347]. Информаторы английского посла дали тому еще более конкретные сведения: она якобы родила 13 июня[348]. Однако сам посол был настроен скептически, как и его итальянские коллеги. Маргарита никогда не прекращала появляться при дворе, и беременность на позднем сроке не могла бы не привлечь внимания. И потом, роды в начале июня предполагали бы зачатие в начале сентября, а в то время королева еще не встретилась снова с Шанваллоном. Если было зачатие, более правдоподобным выглядит предположение об аборте. Известно, что в среде высшей аристократии это была сравнительно обычная практика, и Летуаль не преминет напомнить: г-жи де Дюра и де Бетюн обвинялись в том, что «способствовали абортам»[349]. Впрочем, вероятно, Маргарита никогда не беременела от Шанваллона, и это лучше сообразуется с содержанием ее писем; это бы объяснило также, почему «Сатирический развод», произведение, где очень много преувеличений, но редко встречаются ошибки касательно ее биографии, ни словом не упоминает об этой беременности[350].

Что касается болезни Маргариты, она, несомненно, была связана, по уже знакомой нам логике, с глубиной тупика, в котором оказалась королева. Прежде всего в личном плане: парижская авантюра, «прогулка», начавшаяся пятнадцать месяцев назад, кончилась, и надо было как минимум возвращаться домой. Великая любовь была уже не та, и беспощадная ненависть брата гнала ее в Гасконь. А ведь будущее там выглядело не слишком блестящим. Королева поняла (чего, очевидно, два года назад еще не понимала), что у нее нет никакой власти над супругом, что над ним нет власти ни у кого. Каким бы мягким и покладистым ни казался наваррский царек, никто не мог вертеть им как хотел, кроме, может быть, любовниц. То-то и оно! Уже шесть месяцев он любил женщину более влиятельную, чем все, кто ей предшествовал, — Диану д'Андуэн, прозванную Коризандой, графиню де Гиш и вдову Филибера де Грамона. Почти столь же явным был и политический тупик. Конечно, Маргарита по-прежнему верила, что у младшего брата есть шансы, и делала все возможное, чтобы отговорить его прекращать партию во Фландрии, тем более что французские гугеноты во главе с королем Наваррским согласились вновь поднять факел и тайно готовились соединить свои силы с силами герцога ради завоевания Нидерландов[351]. Но славное предприятие все больше приобретало вид беспорядочного бегства: совсем недавно герцог был вынужден оставить Дюнкерк испанцам и отступил в Камбре, заболев очень серьезной легочной болезнью. Что до поддержки, какую ему тайно оказывала Маргарита, то это лишь усиливало раздражение Екатерины и короля[352].

К концу июля ярость Генриха III на сестру сделалась безумной. Считал ли он, как будет утверждать несколько позже Бусбек, имперский посол, что она «была замешана в убийстве гонца […], которого он послал к герцогу де Жуайёзу в Италию»[353]? Эта гипотеза маловероятна — никто из многочисленных современников такого подозрения не разделял. Английский посол Кобхем был, вероятно, лучше осведомлен: король, — объясняет он, — получил все письма (или их копии), которые Маргарита в последнее время писала герцогу Алансонскому[354]. И он, вне всякого сомнения, обнаружил, что г-жи Дюра и Бетюн часто служили посредницами между обоими заговорщиками. Выйдя из себя, он потребовал, чтобы сестра рассталась с этими дамами, и еще раз попросил ее покинуть Париж. Перечислил ли он также, «при всем дворе», «всех ухажеров, которые у нее были с тех пор, как она вышла замуж, и тех, кто у был у нее в фаворе на тот момент», как заявит Бусбек[355]? Это опять же маловероятно, поскольку никто, кроме английского посла, не намекал на подобную сцену, что не вяжется с ее публичным характером. Однако вполне возможно, что случилась более крупная ссора, чем прежде. Еще раз вмешалась Екатерина (по словам Кобхема), но не сумела умерить гнев короля. Что касается Маргариты, она тоже пришла в неистовство: она не пожелала ни в чем каяться и отказалась расставаться с обеими фрейлинами. И уехала, но вместе с ними[356].