Маргелов

Вереница машин двинулась в назначенное место. В замыкающем “виллисе” ехал я с несколькими офицерами. Подъехали к зданию с колоннами, въехали на верхнюю площадку. У дверей стоят часовые и лакей с пикой. На пике пучок разноцветных лент. Лакей грозный, не то что часовые. В здание вела широкая лестница, которая справа и слева на уровне второго этажа заканчивалась широкими площадками. Площадки заполнены дамами, девушками. На первом этаже под площадками — раздевалки, где сдают головные уборы и личное оружие. Как только очередной гость переступает порог, лакей поднимает пику, ударяет древком в пол и извещает, кто прибыл. Генералов, в зависимости от звания, он вначале представлял “его превосходительство”, а затем называл генеральское звание, фамилию, имя и отчество. Старших офицеров именовал “их высокоблагородиями” и “их благородиями”. У меня было самое младшее звание. Я потому и шел последним. Лакей величественно взглянул на меня, на мои погоны и тем же торжественным голосом произнес: “Поручик Любомир Ефременко!”

Генералы, подходя к дамам, целовали протянутые им руки и останавливались на площадках за их спинами. Наблюдать за этим церемониалом было любопытно. Порой смешно. Мне даже казалось, что я сплю и никакой старшина меня не будил… Целовал ли дамские ручки генерал Маргелов, я не проследил, как-то пропустил.

Я тоже поднялся вверх, как всегда последним, целовать ручки, помня инструктаж командира дивизии, не стал, пожимал их все подряд. И вдруг слышу, как одна солидная дама на чисто русском языке, даже не говорит, а кричит: “Какой красивый поручик! И такой невоспитанный!..” — И с укоризной посмотрела в сторону генералов и “их высокоблагородий”.

Тогда один из пожилых генералов ей объяснил, что у нас это не принято, что нынешние офицеры Красной армии дамам руки не целуют, а они целовали руки, поскольку старого воспитания. Пожилая дама оказалась родом из Петербурга. Все прислушивались к ней, оказывали ей знаки внимания. После ее слов все смотрели на меня, и я не знал, куда деваться. Лицо горело огнем. Хотелось сквозь землю провалиться. Но что делать! Надо было выполнять приказ командира дивизии, и я продолжал пожимать дамам ручки, правда, уже двумя руками.

Увидел своего “батю” полковника Лубенченко и говорю ему: “Разрешите покинуть бал?” Но тут появился полковник Шубин и забрал “батю” к генералам.

Посмотрел в зеркало, а лицо — красное, до кончиков ушей, все пылает алым маком. Да, думаю, в дамском обществе… это не пулеметной ротой командовать.

Разрешения покинуть бал я не получил. Немного погодя появляется “батя” и говорит мне: “Есть приказ никуда не отлучаться. За столом будешь сидеть рядом с дочерью хозяина”.

Так вот что задумал командир дивизии, смекнул я.

Начали приглашать в банкетный зал. Слева остался танцевальный зал. Я туда даже не входил. Справа — зеркальные двери и туалеты. Затем, по левой стороне, — концертный зал с хором цыган. И, наконец, прямо — длинный банкетный зал, меньшая часть которого отделена двустворчатой красивой дверью. Вначале дверь была раскрыта, и единый стол казался просто огромным. Генералы прошли во главу стола. Остальных гостей стали рассаживать говорившие по-русски официанты. И вообще мне все время казалось, что вокруг очень много русских.

Мне досталось место в середине стола. Слева от меня — молодая девушка. Справа и до конца стола — одни мужчины. Дама из Петербурга — о, ужас! — оказалась прямо напротив.

Первый тост произнес командующий фронтом — “За Победу!”

Второй — за братскую дружбу советского и югославского народов!

Третий — за мир во всем мире и за здоровье присутствующих!

Я пил, но так, чтобы постараться не напиться. Как приказывал командир дивизии.

После третьего тоста дверь в генеральское отделение банкетного стола закрылась.

А стол был накрыт так, что глаза разбегались! Нам, после ротного котла… Холодных закусок — полно разных. Выпивка. Три вида коньяков — французские, югославские и советские. Вина — югославские, французские, венгерские и прочие. Много разных напитков, фруктов, зелени, всевозможных приправ. Я вначале перепробовал коньяки, плотно закусил и перешел на вино с фруктами. Так делала и соседка слева.

За столом после многих тостов завязалась оживленная беседа. Говорили на смеси славянских языков, и чем больше пили, тем лучше друг друга понимали.

Мне захотелось курить. Я спросил разрешения дам. Они кивнули. Я достал коробку “Казбека” и положил ее на стол. Каково же было мое изумление, когда дамы, удивляясь, что в России есть такие папиросы, быстро расхватали их на память. Офицеры дивизии, сидевшие за столом, сказали им, что в России есть много чего хорошего. Дама из Петербурга только хихикнула. Поблескивал ее монокль.

Я взял одну из оставшихся папирос и вдруг обнаружил, что у меня нет спичек. Ничего плохого я и не мыслил, просто обратился к девушке-соседке: где, мол, тут достать спичку? И тут услышал голос старой ведьмы: “Я же говорила, что поручик плохо воспитан. Не успел сесть за стол, а уже у нее просит…”