В начале октября 1944 года 49-я гвардейская стрелковая дивизия по приказу Военного совета армии спустилась с гор на равнину и вошла в город Бела-Црква. Город контролировался югославскими партизанами армии маршала Тито. Колонны дивизии сербское население встречало музыкой, дружескими улыбками и вином. Но случались и более серьезные истории. Об одной из них рассказал спустя годы бывший пулеметчик Любим Ефременко: «При подходе к городу наш оркестр заиграл марш “Прощание славянки”. Гвардейцы подтянулись, стройно зашагали в ногу. А день выдался на славу — солнечный и теплый. Все население города высыпало на улицы и со слезами радости на глазах хлебом-солью встречало по славянскому обычаю своих братьев-освободителей. Горожане дарили нашим воинам цветы, угощали фруктами, вином, закусками. Эту встречу невозможно забыть! Если кто-то найдет фотографии тех времен — посмотрите, с какой радостью и нежностью встречал нашу армию югославский народ. Идешь по городу, а к тебе бегут с поцелуями, цветами, выпивкой, закуской. Со слезами просят зайти в дом, чтобы в доме остался хотя бы дух русского воина-освободителя.
В этом городе и произошло то приключение, которое невозможно забыть.
Я тогда был молод, хорош собой, любил петь и обладал хорошим слухом и неплохим голосом. Был общителен, честен, справедлив. Чувство юмора не покидало меня даже в самых критических обстоятельствах. В бою никогда не прятался за спины своих товарищей. Зная мою бесшабашность, старшие товарищи и офицеры дивизии старались уберечь меня от особо опасных заданий. Знал меня и командир дивизии генерал Маргелов. Увидит порой, кивнет, остановит, поговорит.
Так вот, по прибытии в город Бела-Црква полки выстроились на главной городской площади. Появились генералы, командующие фронтами Ф. И. Толбухин и Р. Я. Малиновский. Ждали Тито, но вскоре стало известно, что он в тот день был в Москве. Зато прибыли начальник Генерального штаба югославской армии, командиры партизанских корпусов и дивизий. После короткого митинга, на котором выступили командующий войсками 2-го Украинского фронта и начальник Генерального штаба, всех развели по домам. При этом строго приказали: по квартирам и по улицам не ходить, сдать оружие командирам отделений и быть вежливыми с местным населением.
Мы добрались до дома, который нам подобрал для постоя старшина роты. Я сразу стащил себя грязные сапоги, галифе и гимнастерку, умылся и бухнулся в постель. В последние сутки почти не спали. Старшина пошел топить баню. Я его попросил не будить хотя бы два-три часа. По молодости лет этого было вполне достаточно, чтобы отдохнуть и восполнить силы. Но отоспаться мне не было суждено.
Сквозь сон слышу, что кто-то трясет меня. Глаз не открываю, думаю: кто бы ты ни был, ну тебя к черту… Оказывается, прибегал ординарец полковника Лубенченко с поручением разбудить меня и срочно доставить в штаб полка для выполнения специального задания. Об этом мне чуть погодя поведал старшина: “Иди, соня, ‘батя’ ждет тебя к телефону”. Вскочил, натянул галифе, босиком, без гимнастерки побежал к аппарату. Связь у нас тогда уже работала, как трофейные швейцарские часы. Доложился по полной форме: “Командир пулеметной роты гвардии старший лейтенант Ефременко на проводе!” А Андрей Григорьевич Лубенченко и говорит мне, как всегда, спокойным голосом: “Слушай приказ. К семнадцати ноль-ноль явиться в поселок на южном склоне Карпат на бал. Понял?” — “Понял”, — говорю. Ответил машинально, а сам пытаюсь сообразить, вместить в голове и разложить по полочкам смысл только что полученного приказа. Пока “батя” на проводе, говорю ему, чтобы, по возможности, заменил меня кем-нибудь из офицеров. Слышу “батин” голос: “Такой возможности нет. Быстро собирайся. Командир дивизии приказал обеспечить твою явку в обязательном порядке”. И вдруг “батя” спрашивает: “Ты встречался в тылу с югославскими партизанами?” — “Так точно, встречался”. — “Ну вот! Собирайся живей! За тобой придет машина”.
Мыться, чиститься поздно, надел то, что было, и поехал в штаб дивизии. В штабе меня встретил полковник Шубин. Валерий Федорович пожал мне руку, поблагодарил за удачную операцию, сказал, что представления на моего пулеметчика старшего сержанта Грабенко подписаны и что Маргелов приказал оформить представление на меня. Начальник штаба окинул меня взглядом, тут же позвонил на склад и приказал выдать мне новое обмундирование и сапоги из НЗ. Я быстро слетал на склад, переоделся. За одно побрил свой пушок и прибыл снова в штаб дивизии. Здесь мне выдали пачку папирос “Казбек” и новый носовой платок. Когда старшина выдавал платок, предупредил: “Это, учти, не для того, чтобы сопли вытирать…” Я понимающе кивнул, но так ничего и не понял.
Перед выездом на бал нас всех, молодых офицеров, собрал на инструктаж командир дивизии генерал Маргелов. Сам генерал был в новеньком мундире, в начищенных, как зеркало, сапогах. Инструктаж был коротким: сказал, чтобы не напивались и не целовали руки женщинам, потому что он терпеть этого не может. Все было понятно.