Маргелов

Пули бороздили землю между скирдой и повозкой, и это не давало возможности пулеметчикам завладеть лошадьми и пулеметом и скрыться в балке. Проселок через несколько десятков метров терялся в лощине, заросшей кустарником и редкими деревьями. Мы понимали, что, упусти их туда, они легко могут скрыться, затеряться среди зарослей, затаиться.

Я дал команду перебежками продвигаться вперед. Один из автоматчиков обошел скирду и отвел в сторону лошадей с подводой. Он стоял поодаль, выведя лошадей из зоны огня ручного пулемета Ивана Захаровича, и держал одной рукой автомат наготове, а другой — лошадей.

На автоматчика пулеметчики не побежали. Побежали в сторону, где не было никого из наших. Но их быстро догнали, сбили с ног. Привели.

Принесли к скирде и троих убитых автоматчиков. Положили их рядом, висок к виску, плечо к плечу. Никто уже не дышит. Никому не нужна медицинская помощь. Все трое из третьего взвода. Мой взвод шел в этот раз рядом с третьим стрелковым взводом лейтенанта Куличкова.

— Идите сюда, — подозвал я пулеметчиков.

Их подтолкнули в спины стволами автоматов. Подошли. Стоят. Бледные. Одежда не немецкая — венгерская. В глазах — испуг. Они уже поняли, что плена им не будет.

Лейтенант Куличков вытащил из кобуры свой ТТ, посмотрел на меня. Что он увидел в моих глазах, я не знаю. Видимо, в моих глазах было то же, что и в его глазах, и в его душе. Потом посмотрел на своих солдат, обступивших пленных венгров, на убитых своих, потом снова на живых, и опять на мертвых. Поднял ТТ и в упор, прямо над телами своих солдат, расстрелял венгерских пулеметчиков. Пустые гильзы падали на гимнастерки наших убитых. Никто из солдат и сержантов не посмел препятствовать расстрелу пленных. Когда венгры упали, лейтенант подошел и сделал контрольные выстрелы. Никто из них не должен был жить после того, что они сделали.

Этот расстрел был справедливой казнью. Можно теперь рассуждать о бесчеловечности расстрела военнопленных. Мы тогда воевали. Когда противник сдавался, бросал оружие, мы его чаще всего отправляли в тыл. Но эти не хотели сдаваться. До последнего. На месте Петра Куличкова мог оказаться и я. И я сделал бы то же самое. Если бы увидел убитыми своих автоматчиков, рука не дрогнула и мне бы потом эти венгры не снились. И Петр, и я знали, что солдаты их все равно в тыл не повели бы. А если бы и повели, то — до ближайшего оврага. Еще свежа была в памяти смерть лейтенанта Володи Ведерникова и солдат его взвода.

Эти двое, одетые в полевую форму венгерской армии цвета хаки, наверняка накануне заезжали в деревню, может, к своим женам. Когда мы подходили к деревне, они спешно покинули ее. Но, как выяснилось, ушли недалеко. Мы в деревне задерживаться не стали, сразу двинулись дальше. А может, их было больше и пулеметчиков оставили в заслон. Дорога была исполосована тележными следами. Кто по ней прошел?

Расстрелянных положили на повозку. Кто-то из солдат вытянул кнутом лошадей. Те пробежали метров двадцать и остановились. Никто из нас к ним больше не подходил. Третьему взводу надо было хоронить своих убитых. А мне возвращаться во взвод, который к тому времени по приказу ротного отошел назад и окапывался по краю деревни. Я спросил Петра Куличкова, можно ли жителям забрать тела своих убитых.

— Пусть забирают, — ответил Куличков и даже не взглянул на меня.

Да, такое все же надо пережить.

На околице села мы с Петром Марковичем встретили пожилого венгра и, как смогли, в основном жестами, дали ему понять, что произошло и где лежат его односельчане. Он слышал стрельбу и сразу все понял. Пошел к скирде и опознал убитых.

Петр Куличков со своими стрелками еще какое-то время находился неподалеку от скирды. Он выдвигал свой взвод на уровень моего, смыкал фланги с моими автоматчиками и соседями с другой стороны. Он потом мне рассказывал: пришли несколько пожилых мужчин и женщин, с ними три или четыре молодые женщины, и молодые сразу же бросились к телам убитых, стали кричать и рыдать. Потом из села принесли деревянные носилки. На таких носилках венгерские крестьяне переносят с поля сухие кукурузные стебли. Положили убитых на носилки и унесли в деревню. На телеге почему-то не повезли. Видимо, не принято было.

Им жалко было своих сыновей и мужей. Нам — своих товарищей, у которых дома тоже были дети и молодые жены».

На войне драмы разыгрывались в каждом поле, на каждой позиции, в каждом бою, в каждом окопе.

А вот строки из журнала боевых действий дивизии, датированные следующим днем после замыкания кольца окружения: «27.12.44 г. Разведгруппа 144 Гв. сп, действуя ночью в направлении БУДАКАЛАС с задачей установить группировку противника и захватить контрольного пленного, пройдя перед БУДАКАЛАС оборону противника, установила, что большинство солдат и офицеров спит в помещениях населенного пункта. Захватив 8 солдат противника и исправную легковую машину, разведка возвратилась в штаб полка. В течение суток взято в плен 1100 солдат и офицеров противника».