Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

В свою очередь, государственная политика в данной сфере на протяжении 1930-х гг. формировалась и эволюционировала под воздействием как долгосрочных, так и краткосрочных условий и причин. К числу первых следует отнести императивы социального, экономического и геополитического характера. Крестьянский («кулацкий») вопрос в переходную нэповскую эпоху имел прежде всего социальное (проблема союзников и противников большевистского режима) и экономическое (взаимоотношение секторов экономики) значение. Вплоть до конца 1920-х гг. положение и социальные перспективы зажиточного крестьянства не представлялись в глазах властей угрожающими, допускалось его участие в массовых непроизводственных кооперативных организациях. Ситуация резко изменилась в 1928 г., когда кризис хлебозаготовок из разряда экономического явления получил социальную квалификацию «кулацкой хлебной стачки». Далее началась эскалация методов внеэкономического воздействия на верхи крестьянства – вначале в виде усиления мер налогового и административного характера, затем в форме прямых репрессий (арестов и высылок с конфискацией имущества). «Ликвидация кулачества как класса» превратилась в важнейший социальный императив сталинского режима с колоссальным мобилизационным потенциалом.

«Ликвидация кулачества» имела под собой и очевидный экономический подтекст. Поначалу она приобрела сиюминутный конфискационный характер: предполагалось, что полученные в ходе экспроприации «кулацких» хозяйств имущество и ценности станут составной частью создаваемых коллективных хозяйств. Однако экономический эффект от конфискационных мероприятий оказался значительно меньше ожидавшегося – отчасти из-за экономического сопротивления «кулаков» по «самоликвидации» своих хозяйств, отчасти из-за мародерства и «самоснабжения» конфискованным имуществом низового сельского аппарата и бедноты. И только в ходе подготовки и проведения самой массовой карательной операции в деревне режим приступил к проработке вопроса о направлениях и формах использования принудительного труда репрессированного крестьянства. Данный аспект возник на пересечении логики проведения государственных репрессий и экономической целесообразности (утилизации трудового потенциала репрессированных) и прошел две фазы в процессе своей эволюции. Вплоть до начала 1931 г. (создание комиссии Политбюро под руководством А.А. Андреева) экономическая составляющая играла в формировании спецпоселений вспомогательную функцию в сравнении с карательно-изоляционной (выслать, расселить и затем «трудоиспользовать»). Высылка 1931 г. осуществлялась уже как часть государственной программы принудительных миграций с четкой производственно-экономической дислокацией комендатур не только в труднодоступных колонизуемых территориях, но и там, где реализовывались стратегические планы модернизации страны (Хибины, Урал, Кузбасс и т. д.).

Третьей составляющей государственной политики принудительных миграций 1930-х гг. выступал геополитический императив. Частью мероприятий по укреплению обороноспособности границ являлась «зачистка» пограничных территорий (и, шире, приграничных районов) от «неблагонадежных» «социально-опасных элементов». Первыми в ряду ставших впоследствии плановыми и массовыми принудительных миграций из приграничных регионов были переселения в глубь страны (в Сибирь) «социально-опасных элементов» осенью 1929 г. из районов Украины, Белоруссии и Северо-Запада РСФСР. Предусматривалось значительное по масштабам (несколько тысяч семей) «добровольное» переселение «неблагонадежных» групп населения, куда, наряду с имевшими родственников за границей и контрабандистами, зачислялись и «кулацкие» элементы. Начавшееся перемещение из западных в восточные районы страны коснулось к моменту массового «раскулачивания» нескольких сотен семей. В последующие годы территориальные «зачистки» носили смешанный характер, когда объектами репрессий становились как отдельные социальные («кулаки», «бывшие» и т. д.), так и этнические (поляки, немцы, корейцы и др.) группы.