Марианская впадина

Я очнулась от своего оцепенения и побрела назад к берегу. Заметив, что не чувствую пальцев ног, я села на гальку и начала растирать ступни. Джуди подошла ко мне, с опущенной головой, нетерпеливо помахивая хвостом, и стала лизать мне подошвы, чтобы помочь в деле.

Гельмут тем временем уже вытаскивал хозяйственные приспособления. Когда он пытался развернуть ножки складного столика, у него опять начался приступ кашля. Стол выскользнул у него из рук, а сам он опустился на ступеньку трейлера. Джуди тут же устремилась к своему хозяину, волоча за собой поводок, и в напряжении застыла возле него. Она пыталась лизнуть его в лицо. Я тоже доковыляла до него, чувствуя себя такой же бесполезной, как и Джуди. От бессилия я опять принялась хлопать его по спине, но Гельмут дрожащей рукой остановил меня. Он так сильно кашлял, что у него не получалось дышать. Я дошла до водительской кабины, принесла ему оттуда бутылку воды, открыла и протянула ему. Трясущимися узловатыми пальцами он взял бутылку за горлышко и попытался сделать несколько глотков. У него получилось, и через некоторое время кашель стал заметно слабее, а потом совсем прекратился.

Гельмут немного откинулся назад и тяжело дышал, закрыв глаза и приподняв голову так, будто молча молился. Я развернула столик, стулья и села.

– А теперь говорите, что с вами! – начала я, помолчав.

– У меня все хорошо, – ответил он.

– Я вижу.

– А вас это и не касается.

– Понятно.

Спрашивать дальше было бесполезно, поэтому я настаивать не стала. Прошло какое-то время, пока кашель отпустил, и он снова смог встать. Он снял Джуди с поводка и принялся выносить из машины все для обеда: посуду, продукты, маленькую газовую плитку.

– Вот, порежьте-ка помидоры пока, – скомандовал он и протянул мне разделочную доску и нож. Он все еще немного хрипел. Я, следуя его указаниям, нарезала помидоры четвертинками, что ему, похоже, не понравилось, потому что он с недовольством глянул на меня.

– Я хочу сделать пасту.

– О, здорово.

– Н-да. А помидоры – для соуса.

– Хорошо.

Он уставился на меня, как на слабоумную.

– Послушайте, вы вообще готовили когда-нибудь? – спросил он.

– Разумеется.

– Может, объясните тогда, что я должен делать с четвертинками помидоров? Что, лапшу кусками помидоров поливать будете?

Я представления не имею, как случилось то, что произошло потом, но… я разревелась. Гельмут стоял, уставившись на меня, Джуди беспокойно переминалась с лапы на лапу, а я понять не могла, что со мной. Я рыдала, всхлипывая, роняя слезы на помидоры. Гельмут протянул руку, забрал у меня доску с помидорами, потом пошел к машине, оторвал кусок от рулона бумажных полотенец и протянул его мне. Я взяла и продолжала лить слезы, только теперь в бумажное полотенце. Плечи сотрясались от рыданий, я вся дрожала: все шлюзы открылись. Гельмуту стало неловко.

– Ну… В общем, я не хотел. Не так уж плохо и кусочками, – пытался он успокоить меня.

Я только отмахнулась, показывая, что это не из-за него. Джуди подошла и сначала зарычала – похоже, ей все это было слишком, – а потом неуверенно начала лизать мне ногу. Поскольку моего состояния это не улучшило, она села рядом и с укором уставилась на меня, как будто хотела сказать: «Ладно, Паула, я пыталась и испробовала все, но у меня такое чувство, что ты даже не стараешься. Я уже и ногу твою проклятую полизала. Возьми себя в руки, черт подери! Чего тебе еще надо?»

Гельмут наблюдал за моими рыданиями, а потом принялся разрезать мои четвертинки помидоров на мелкие кубики.

– Знаете, что я сделал, когда Хельга умерла? – начал он.

Я помотала головой.

– Я покрасил свою спальню в зеленый цвет. Я ненавижу зеленый, но когда позвонили – ну вы знаете – я поехал в строймаркет, посмотрел, какие есть варианты, остановился на одном, прикинул, сколько мне понадобится, купил валики, кисточки, другие принадлежности и поехал домой. А потом покрасил спальню зеленым. Оттенок ужасный, даже лягушонок Кермит чувствовал бы себя там неуютно. Кошмар. В общем, я не знаю, почему я это сделал. С тех пор у меня шторы в спальне всегда закрыты, чтобы этот ужасный цвет не видеть.

Я вытерла себе мокрым полотенцем лицо.

– А я съела банку майонеза. А потом меня вырвало, – сказала я сдавленным голосом, – ну, когда мама позвонила и сказала, что мой брат утонул. Я нажала отбой, а вообще-то я как раз в магазине была, села на улице на бордюр, вытащила из пакета банку майонеза и всю ее съела – пальцем из банки. Потом я блевала в сточную канаву и ревела. Я потом еще сельдерей в себя запихнуть пыталась, но он такой волокнистый был: не получилось.