Марианская впадина

– Мне – нет. Это была всего лишь формальность. Мы оставались как бы женатыми. Я построил для нее дом на нашем участке, помогал ей потом растить двух других ее детей. Двойняшки, представьте только. Отец – это было лишь короткое увлечение – солдат из Штатов. В один прекрасный день он уехал обратно в Америку, а она с детьми осталась здесь.

Каждое следующее слово я помещала на чашу весов и тщательно обдумывала, прежде чем произнести.

– Вы сказали, другие дети… потому что вы… потому что у вас с ней тоже были дети?

Я заметила, что лицо Гельмута немного омрачилось.

– Сын.

– Мальчик на фотографии в гостиной?

– Да.

– А… где он сейчас? Ваш сын?

Гельмут опустил вилку с аккуратно накрученными на нее спагетти, которые он до сих пор так и не отправил в рот.

– Он там же, где и ваш брат.

Я уставилась на свою тарелку и почувствовала, как глаза опять наполняются слезами. Гельмут поднял руки:

– О-о, нет! Опять! Ну не надо!

– Я сама не знаю, что со мной такое, – всхлипнула я, злясь на саму себя.

– О-хо-хо! Да вы – настоящая рева!

Вздыхая, он встал и принес из трейлера упаковку бумажных носовых платков.

– Это нам сегодня, похоже, еще понадобится, – и протянул упаковку мне.

Я вытянула один платочек и вытерла лицо. Уголки глаз будто горели, и до носа дотрагиваться уже становилось больно.

– Я правда не знаю, почему реву всю дорогу. Правда.

Я успокоилась, помогла Гельмуту убрать следы нашей трапезы, а потом взялась помыть посуду. Понесла тазик с посудой к озеру. Чистой водой я мыла посуду и думала о том, что сказал Гельмут: «Он там же, где и ваш брат».

Я представления не имею, где ты. Может быть, плаваешь в вечном океане со светящимися медузами и мерцающими осьминогами? А может быть, в тот момент, когда Гельмут сказал мне эти слова, ты сидел в огненной колеснице Гелиоса и мчался над нашими головами. Может быть, ты сейчас у Великих королей прошлого, как Муфаса в твоем любимом фильме «Король Лев». Я не знаю.

Я помыла посуду, принесла назад к трейлеру, вытерла и поставила на складной столик, чтобы Гельмут ее убрал. Он как раз вышел из машины – с бутылкой вина и двумя пластиковыми стаканчиками. Не говоря ни слова, он открыл бутылку, налил нам по полстаканчика, закрыл бутылку маленькой стеклянной пробкой и унес бутылку назад.

Закат готовился начать свое представление, и небо окрасилось ярко-розовым цветом.

– Закат будет сзади, нам придется повернуться, чтобы увидеть его, – заметил Гельмут.

– Да, – согласилась я.

Но мы оба так и остались сидеть, как сидели.

– Мой сын тоже утонул, – тихо сказал Гельмут и сделал глоток вина. – Он был немного старше вашего брата. Они классом пошли в поход. Из похода Кристоф не вернулся. Они его не сразу нашли. Через два дня его обнаружили у берега в камышах.

Я тоже сделала глоток.

– Это ужасно.

– Да, – выдавил он.

Я водила пальцем по краю стаканчика. На кончике пальца оставался красный след. Случайное сходство наших историй казалось мне примечательным. И страшным, конечно.

– Вы тоже спрашиваете себя, о чем он думал перед этим? – снова обратилась я к нему.

Гельмут покачал в руке стаканчик и кашлянул.

– Я всегда представляю себе, что он думал обо мне: о сильном отце, который должен был спасти его, а меня не было рядом. Это сводило меня с ума.

– Господи, я себе это тоже все время представляю! И схожу с ума от чувства вины! – я резко поставила стаканчик на стол, так, что даже вино выплеснулось. – Правда. Я все время об этом думаю. Я снова и снова себя спрашиваю, о чем Тим думал, повторяю снова и снова: «Только не обо мне. Пожалуйста, только не обо мне». Моим друзьям это было непонятно.

– Они, наверное, думали: хорошо ведь, если ваш брат еще раз подумал о вас, да?

– Вот именно. А на самом деле, страшно себе это представить.

– Нет ничего страшнее, – буркнул Гельмут в знак согласия.

– Да. Спасибо.

Я была взволнована и почувствовала облегчение, потому что знала: меня в первый раз поняли.

– Странно, да, что мы встретились? – раздумывал Гельмут.

– Да-а.

– У нас обоих вода забрала родных. Мы оба залезли ночью на кладбище.

– … но я ничего не собиралась красть, вернее, никого…

– Это да. А кстати, почему нет? Вы могли бы тоже взять своего брата с собой и развеять его над морем или еще как-то. Вы же говорили, он так любил рыб?

– Его не кремировали…

– А-а, ну тогда это действительно было бы не очень приятно.

– Отвратно!

Мы посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Я не могла припомнить, чтобы Гельмут хоть раз засмеялся за все это время, я не видела его смеющимся, и это его очевидное проявление чувств казалось чужеродным. Как будто оно не подходило к его лицу, как будто где-то посреди леса вдруг видишь пальму. Пальмы – тоже деревья, и деревья стоят в лесу, это понятно, но пальма как-то все равно не отсюда. Вот точно так я ощущала улыбку Гельмута, которая тут же перешла в кашель. Он покашлял и опять стал серьезным, как будто рубильник выключили. Остатки вина мы пили молча.

– Вам надо палатку разбить, – напомнил Гельмут, когда наши стаканчики опустели (мой значительно быстрее, чем его).