Марьяжник

– Об интересах и общей направленности кружка – много чего, но о самом заговоре нет. По их словам, об этом было известно только верхушке, – начальник Третьего отделения выдержал небольшую паузу. – Однако женщина сказала о том, что в предстоящем заговоре ключевую роль должен был играть именно генерал Корниевич. Без него, то есть после его гибели, кружку ничего не удалось бы сделать. Однако у Сербчука, кажется, имелся какой-то запасной план. Но в чем он опять же таки заключался… Тут, увы, Матвей Евграфович, тайна, покрытая мраком. Как бы это, знаете ли, тривиально ни звучало.

Головацкий, казалось, и не слушал собеседника. Его хмурое выражение лица свидетельствовало о том, что он думает совсем о другом. О чем-то, что, по мнению самого Головацкого, являлось куда более важным, чем все эти разговоры о таинственном заговоре.

– Скажите, Кондратий Ксенофонтович, а человека по фамилии Звонарев не оказалось среди задержанных сегодня?

Буйчилов немного помолчал.

– Насколько мне известно, нет. Человека с такой фамилией среди тех трех мужчин не было.

– А просто человека, прихрамывающего на левую ногу? Невысокого, плотного телосложения, смуглого?

– Никого, кто мог бы подойти под это ваше описание, – медленно и настороженно откликнулся Буйчилов. – А в чем дело, Матвей Евграфович? Вам известно что-то, что неизвестно мне? Скажите откровенно!

– Нет. Пока только догадки, Кондратий Ксенофонтович.

Поверил ли профессору начальник Третьего отделения, или в его душу закрались некоторые подозрения – неизвестно, но, не сказав больше ничего, Буйчилов раскланялся и уехал.

Сидящая в гостиной Ульяна Дмитриевна машинально отметила, что визит сотрудника департамента к ее мужу занял не более пяти минут. А ведь обычно Буйчилов засиживался значительно дольше независимо от времени суток.

У Ульяны Дмитриевны вновь возникло желание подняться наверх и нарушить уединение супруга, но, поколебавшись немного, она решила отложить это свое намерение на чуть более поздний срок…

Но Головацкий не спустился и к завтраку следующего дня.

Глава 9 Последняя ли жертва?

И почему только ему доставались от профессора столь неблагодарные задания? Михайлов уже не единожды обращался к самому себе с этим риторическим вопросом и всякий раз не мог найти на него ответ…

Конечно, с Прохором, слугой покойного князя Рушанского, оказалось общаться не в пример проще, нежели с Ветловым, но тем не менее занятие это было такое же бесперспективное и ни к чему не ведущее. Прохор не мог сообщить Михайлову ничего, кроме того, что им уже было сказано ранее в разговоре с сотрудниками департамента.

Но Егор, то и дело коротко поглядывая в окно, вновь возвращался взглядом к собеседнику и старательно заносил все его показания в блокнот. Этот самый блокнот чуть позже он и намеревался представить на рассмотрение Матвею Евграфовичу.

– Это был первый день нынешней зимой, когда князь отправился купаться в проруби?

– Да как же первый, барин? – то ли удивился, то ли оскорбился за своего покойного хозяина Прохор. – Он уж в этом году, почитай, раз пять нырял. Через день мы с ним ходили. Как лед на речке образовался, его сиятельство недельку выждало, для верности, значит, и прямиком туда. На речку. И всякий раз водочку с собой брали-с. Без этого никак. Без этого вмиг можно какую-нибудь хворь подхватить. Вот я с собой и брал завсегда. А тут, вишь, не хватило. Мне его сиятельство и говорят: «Сбегай-ка ты, Прохор, еще за одной». Ну, а мне чего? Коли приказывают? Я и побежал. А как вернулся, его сиятельства и нету нигде. Вещи лежат, где и сложены были, а самого не видно. Вот я и думаю: утонул, не иначе. Но до сих пор ищут…

– Так, может, не утонул все же? – поделился своим собственным предположением Михайлов и тут же пожалел о сказанном.

Глаза Прохора испуганно округлились.

– Да куды ж ему деться-то, барин? Не в духа же он бесплотного превратился, прости меня, господи, – при этом старик истово перекрестился.

– Ну, хорошо, хорошо, – с неудовольствием поморщившись, вынужден был сдаться дознаватель. – Оставим темные истории с исчезновением князя в стороне. Утонул так утонул. Тут уж ничего не попишешь. Расскажи-ка мне лучше, что делал его сиятельство до того, как в тот день отправился к проруби?

– А чего делали? Ничего такого и не делали. Обедали сначала, потом почивали, письма, помню, какие-то разбирали… В общем, все как обычно было, ничего такого.

– А что за письма?

– Этого я не видел, барин, – Прохор развел руками.

– А был у его сиятельства кто с визитами?

– Нету. В тот день не было никого.

– А накануне? – не отступал Михайлов.

Прохор пытался вспомнить что-то, затратил на это не менее двух-трех минут, в течение которых Егор откровенно маялся в ожидании, но тот так ничего и не вспомнил. Только покачал головой.

– Накануне, наверное, и были. Разве ж теперь упомнишь, барин.