Марьяжник

Верхняя одежда ненужной грудой осталась лежать в прихожей, Звонарев, подхватив Беллу на руки, бережно отнес ее в комнату. Она прикрыла глаза. Степан опустил ее на кровать. Его мощное атлетическое тело накрыло хрупкую фигурку женщины. Губы в очередной раз нашли друг друга, и в течение целой вечности составляли единое целое. А потом время остановилось и вовсе…

– Мне необходимо отлучиться, – Звонарев сел на кровати, нагнулся, поднял с пола рубаху и набросил ее на плечи. – Ненадолго, душа моя. Дела… Я уже договорился. Обождешь меня здесь?

– Ну, я не знаю… – Белла бросила взгляд в сторону больших напольных часов с совиной головой.

Ее обнаженное тело, которое Степан оценил как самое совершенное из всех, которые ему доводилось видеть прежде, просвечивало сквозь легкую простыню. Звонарев справился с накатившим на него желанием, но сердце его забилось в ускоренном ритме.

– Я вернусь через час. Самое позднее – через полтора, – заверил он. – И мне было бы приятно…

– Хорошо. Я дождусь тебя.

Как только Звонарев переступил порог своей квартиры, его лицо мгновенно изменилось. Из счастливого и улыбчивого оно как-то само собой превратилось в жесткую и предельно сосредоточенную маску. Карманные часы Степана показывали начало третьего часа. По его расчетам, Рушанский должен был находиться там, где ему и должно было быть в это время.

Звонарев взял экипаж и доехал до Столыпинской. Дальше прошелся пешком. На окраине Петербурга взял немного левее и углубился в небольшой пролесок. Через пару-тройку метров стал виден княжеский дом, стоящий на возвышенности, а вскоре взору Степана предстало и замерзшее озеро со стоящими на его открытом пространстве санями. Звонарев остановился. Он видел, как Рушанский в одном нижнем белье по пояс высунулся из проруби и, опираясь локтями о твердую кромку льда, налил себе из бутылки добрую порцию водки. С удовольствием выпил, подставляя лицо холодным лучам зимнего солнца. Степан невольно поежился. Пристрастие князя к купаниям в ледяной воде не поддавалось его пониманию. Он поднял воротник пальто.

Рушанский был не один. Старик слуга находился тут же, при нем, но, в отличие от барина, лезть в прорубь не собирался. Он сидел в санях, укутавшись в старенький, но теплый тулуп. Князь со слугой переговаривались о чем-то, но разобрать их слова с такого дальнего расстояния было невозможно.

Трижды окунувшись в воду по самый подбородок, Рушанский снова высунулся по пояс и налил себе еще водки. Осушил стакан залпом, поморщился и снова обратился к слуге. Старик широко развел руки в стороны. Этот жест вызвал у князя негодование. Он повысил голос, и до Звонарева долетели несвязные обрывки слов.

– …неси… спешай… братец…

Впрочем, Степан уже догадался, о чем идет речь. Этого момента он и дожидался, стоя в кустарнике на некотором удалении от озера. Время было выбрано наемным убийцей точно. Он прежде уже два раза наблюдал за подобными купаниями Константина Макаровича.

Слуга неохотно спрыгнул с саней, поправил едва не свалившуюся в снег верхнюю одежду князя, а затем твердым, но неспешным шагом направился вверх к хозяйскому дому. Полы большого, не по размеру тулупа оставляли за собой едва заметные борозды…

Звонарев дождался, пока старик скроется из виду, а затем решительно вышел из-за деревьев. Он направился прямиком к проруби. Рушанский заметил приближение Степана.

– Господин Звонарев? – не без удивления воскликнул он, когда его и незваного гостя разделяло всего метров пять. – Вот уж не ожидал. Вы никак ко мне с визитом?

– Совершенно верно, Константин Макарович. Заехал, а вас нет. Ну, думаю, не иначе как на озере его светлость. Купаются.

– Но… – выпитое сказалось на общем состоянии Рушанского, но не настолько, чтобы он полностью утратил чувство реальности, – вы ведь идете не со стороны дома, господин Звонарев. А совсем с другой стороны.

– Мне захотелось пройтись.

Звонарев вплотную приблизился к проруби. Князь находился в воде, высунувшись всего лишь по грудь. Его волосы слегка подернулись инеем. Степан коротко оглянулся на дом. Терять драгоценное время было слишком рискованно. Старик, несмотря на всю свою нерасторопность, мог вернуться в любую минуту. Звонарев опустился на корточки.

– Прогуляться? – переспросил Рушанский.