Мариэтта

Из разряда совпадений вспомнила. В 2008 году я была в Москве, в командировке, жила у подруги. В ночь перед тем, когда было объявлено, что Солженицын умер, мне почему-то захотелось перечитать «В круге первом». Взяла и читала. Утром я позвонила Мариэтте, и оказалось, что и она тоже в эту ночь читала Солженицына! «Наташка! – сказала она. Я уверена, что в эту ночь только мы с тобой на всю Россию его и читали». Его «Архипелаг…» на папиросной бумаге мне когда-то принесла Мариэтта, принесла и сказала: «как хочешь, но завтра верни». Тоже ночью читала.

И еще про Мариэтту. В Отделе рукописей еженедельно делалась политинформация, делали по очереди. Мне это было невыносимо, однажды я просто не могла заставить себя войти в комнату, где это происходило, стояла в дверях и не могла. Мимо проходила Сарра Владимировна, я ей пожаловалась, она же мне: «Да будет вам, Наташа, идите…» – пришлось войти. И вот однажды пришла очередь Мариэтты, но она не была бы собой, если бы стала говорить о политике. Вместо этого она говорила о литературе, например, о современной поэзии, в частности, о Кушнере. Так и пошло. Кажется, это было в начале семидесятых, продолжалось сезон. Среди слушателей были люди разные, но никто не донес. Сарра Владимировна объясняла это так: «Видимо, им тоже очень понравилось».

Тогда все было по-человечески. Под Новый год пришел Андроников, одно время он работал в отделе, и Житомирская с ним дружила. Пришел, сел во главе стола и начал смешить. Был такой хохот, что мы с Мариэттой сползли со стульев и оказались под столом. Потом смешила Мариэтта. Когда она уставала от работы, она выходила на середину и возглашала: «На арене Мариэтта Чудакова!» После чего начинался общий хохот. Ей хорошо подыгрывала талантливая к смеху Дворцына. Из своего кабинета выходила Житомирская и тоже смеялась до слёз. Особенно участникам этого веселья нравилось потешаться надо мной, потому что, раз начавши смеяться, я никак не могла остановиться… И еще один рисуночек небольшой, засевший в памяти. Машке пять лет, мы с Мариэттой стоим у старой станции метро «Арбатская» и ждем, когда Роскина привезет Машку откуда-то. Стоим, говорим, забыли о ней, и Машка появляется неожиданно и бежит к нам, и у нее длинные-длинные ноги в красных чулках. Смотрим на нее, и Мариэтта говорит: «до сих пор не верю, не понимаю, что это мой ребенок. Не привыкла еще».

А когда Маша рожала, Мариэтта позвонила с сообщением, что вот-вот и собираются делать кесарево. Я, примерно как в случае с дизентерией, кинулась спасать Машу и уговорила-таки Мариэтту притормозить кесарево на полчаса. И ровно через полчаса звонок: «Наташка! Она родила!»

К нам в Израиль она приезжала с чемоданом книг, садилась на балконе и работала; садилась так, чтобы поднять глаза – и видно было Мертвое море (сейчас его уже отсюда не увидишь, построили дома, и они закрыли).

Дружба и взаимная любовь на всю жизнь. Вот три дарственные надписи. Ранние две на ее книге «Беседы об архивах»:

Друзей много, а подруга одна.

Дорогой Наташке и Косте

навеки преданная

Мариэтта

23 января 1976 г.

И, в другой раз, на другом экземпляре:

Дорогой Наташе

на память о нашей

– о чем же? о чем?

юности? молодости?

– о нашей прекрасной,

несмотря ни на что,

жизни,

с вечной благодарностью

за дружбу,

с пожеланиями

блага детям, Косте

и маме,

от Мариэтты

Апрель 1980

И много времени спустя – на «Мирных досугах инспектора Крафта»:

Наташе и Косте

– привет из общей

юности —

сердечно!

Мариэтта

18 сентября 2005

Москва

Два обращения к общей юности с интервалом в 25 лет… А до конца – больше, чем 45 лет вместе… Это только по дарственным…

И еще одно дружеское дело Мариэтты надо упомянуть. Я – в соавторстве – сделала очень важную (общественно важную) работу, увековечивающую память о моем отце, которому страна обязана появлению в СССР созданного на Западе пенициллина, и одновременно – кладущую конец исторической фальшивке об изобретении пенициллина в СССР Ермольевой. Написаны две статьи: первая статья трактует историю технологии и организации отцом производства, за что он был ошельмован, посажен и сослан; вторая статья – это публикация его собственного рассказа о своей тюремной судьбе, о том, как ему удалось совершить чудо – доказать свою правоту и заменить расстрельную 52а на мелкую уголовную. Обе эти статьи появились в печати стараниями глубоко почитавшей моего папу Мариэтты: первую она поместила у Харичева (спасибо ему!) в журнале «Знание – сила», а вторую («Самозащита репрессированного») Мариэтта дала возможность опубликовать в 15-м Тыняновском сборнике в разделе «Из истории советского общества».

Наталья Зимянина

Умерла Мариэтта Омаровна Чудакова.