Мария

Где я ещё мог прочесть недоступную в советское время Библию? Нигде. А богато иллюстрированные «Илиаду», «Божественную комедию», «Золотого осла», «Фауста»? Эти книги с «ятями» не только расширяли мой кругозор, но и формировали мировоззрение. Бабушка не спрашивала, что я там читаю, строчила себе и строчила.

В сундуке были книги и на грузинском языке, и на французском языке, и даже на латинском. Находил дореволюционные журналы мод, театральные программки, поразился путеводителю по Тифлису – столько информации. В отдельной коробке лежали книжки стихов с дарственными надписями авторов: Сергей Городецкий, Василий Каменский, Алексей Кручёных, Татьяна Вечорка, Тициан Табидзе. Эти имена мне тогда ничего не говорили, слышал только о поэте Табидзе. Книжки адресовались лично Марии, и я не мог не спросить бабушку об их авторах.

Отвечала она неохотно.

В молодости бабушка нередко посещала поэтические вечера, выставки художников, концерты музыкантов. Тифлис в то время называли кавказским Парижем, в город приезжало немало знаменитостей, и они надолго в нём оставались. Шумно проявляли себя и местные таланты. Со многими из них бабушка была знакома.

Говоря ровным голосом об авторах подаренных ей книг, она неожиданно воскликнула:

– Ах, как я танцевала мазурку! А как изъяснялась по-французски.

Воспользовался моментом.

– Можно показать одну книгу?

– Ну, покажи.

В сундуке лежала французская книга с длинным-длинным названием. Меня заинтересовала обложка: девушка скачет на осле.

Побежал, принёс.

– Переведи.

Бабушка бросила взгляд на книгу.

– Одно время это был очень модный роман. Называется он: «Мёртвый осёл и гильотинированная женщина».

– Да?! – удивился. – И о чём роман?

– О девушке по имени Генриетта. Она была добропорядочной, но потом постепенно опустилась на дно, совершила убийство, и за это её казнили.

– А мёртвый осёл?

– Это был ослик героини. Его отправили на живодёрню.

Хотел ещё спросить о романе, но бабушка продолжила шить, и обращаться к ней второй раз я не решился.

По-настоящему загорались глаза у бабушки, когда она разделывалась с очередным заказом. Узнавал об этом по её неизменной фразе: «Сегодня идём кутить».

Бабушка тщательно вытирала машинку, собирала обрывки ниток, лоскутки, ставила на полку маслёнку и шла мыть руки. Кран находился во дворе и был единственным на весь дом. Возвратившись, бабушка надевала специально сшитое для выхода платье, причёсывалась и душилась.

Выйдя из дома, мы спускались по булыжной улице к проспекту Руставели и шли в ресторан, в котором бабушка была завсегдатаем. Швейцар любезно открывал ей дверь и, получив рубль, кланялся. Подскакивал усатый метрдотель. Проводив бабушку к столику, оставлял её выросшему словно из-под земли официанту. Тот спрашивал: «Как всегда?» Бабушка кивала – да. На столе появлялись грибочки, сыр, лимон, лобио, сациви и маленький графинчик лучшего грузинского коньяка. Передо мной ставили моё любимое хачапури и бутылку тархуна. Потом были ещё десерты, мороженое и ореховый торт, который мы уносили с собой. Бабушка щедро расплачивалась и, выходя из ресторана, ещё раз одаривала швейцара.

К ней относились с уважением не только за щедрость. Как грациозно она шла, с какой ровной спиной сидела, как держала вилку, как держала нож. Загляденье.

С тортом мы шли на улицу Грибоедова к первой жене сына бабушки, дочери белогвардейского генерала, перешедшего на сторону советской власти, но позже арестованного и расстрелянного.

Дочь генерала проживала в малюсенькой комнате со своим взрослым сыном, внуком бабушки. Семья распалась давно, но бабушка продолжала относиться к бывшей невестке как к близкой родственнице. Сейчас сын бабушки жил в Риге с новой женой и дочерью, которая была чуть старше меня.

Попив чай с тортом и поговорив о том о сём, бабушка обнимала внука, и мы уходили.

В это время уже было темно и почему-то всегда безлюдно. Фонари светили тускло, тени еле просматривались, отчего убегавшая вдаль улица казалась нарисованной. Картина оживала, когда ярко светили звёзды. Не уставал очаровываться Большой Медведицей и каждый раз проводил от неё линию к Полярной звезде. Задумывался, есть ли там кто, а если есть, то видит ли землю? А нас с бабушкой?

Подошли к дому. Тёмный двор, тёмная веранда. Всё было как всегда. Бабушка на ощупь доставала с полочки ключ, открывала навесной замок и вешала его на гвоздь рядом с дверью. Переступив порог, она включала свет, тянула гирьку на часах-ходиках, отрывала листок календаря и, глянув на икону, говорила: «Хороший был день».