Мария Башкирцева

Если обаяние Марии подействовало даже на отца, известного ловеласа и гуляку, то что говорить о юношах, увидевших ее! Она окружена всеобщей любовью и восхищением. Когда ее новые молодые знакомые говорят о том, что собираются провести зиму в Петербурге, она, шутя, описывает, как они будут проводить там время. Это весьма веселые и привлекательные страницы ее дневника, которые еще раз доказывают, что у нее действительно незаурядный литературный талант.

«Воображаю, что вы там будете делать, – сказала я. – Хотите, я опишу вам вашу жизнь, а вы мне скажете, правда ли это?

– Да, да!

– Прежде всего, вы меблируете квартиру самой нелепой мебелью, купленной у псевдоантиквариев, и украсите самыми обыкновенными картинами, выдаваемыми за оригиналы: ведь страсть к искусству и редкостям необходима. У вас будут лошади, кучер, который будет позволять себе шутить с вами, вы будете советоваться с ним, и он будет вмешиваться в ваши сердечные дела. Вы будете выходить с моноклем на Невский и подойдете к группе друзей, чтобы узнать новости дня. Вы будете до слез смеяться над остротами одного из этих друзей, ремесло которого состоит в том, чтобы говорить остроумные вещи. Вы спросите, когда бенефис Жюдик и был ли кто-нибудь у мадемуазель Дамы. Вы посмеетесь над княжной Лизой и будете восторгаться молодой графиней Софи. Вы зайдете к Борелю, где будет непременно знакомый вам Франсуа, Батист или Дезире, который подбежит к вам с поклонами и расскажет вам, какие ужины были и каких не было; вы услышите от него о последнем скандале князя Пьера и о происшествии с Констанцией. Вы проглотите с ужасной гримасой рюмку чего-нибудь очень крепкого и спросите, лучше ли было приготовлено то, что подавалось на последнем ужине князя, чем ваш ужин. И Франсуа, и Дезире ответят вам: «Князь, разве эти господа думают об этом?» Он скажет вам, что индейки выписаны из Японии, а трюфели – из Китая. Вы бросите ему два рубля, оглядываясь вокруг, и сядете в экипаж, чтобы следовать за женщинами, смело изгибаясь направо и налево и обмениваясь замечаниями с кучером, который толст, как слон, и известен вашим друзьям тем, что выпивает по три самовара чаю в день. Вы поедете в театр и, наступая на ноги тех, которые приехали раньше вас, и пожимая руки или, вернее, протягивая пальцы друзьям, которые говорят вам об успехах новой актрисы, вы будете лорнировать женщин с самым дерзким видом, надеясь произвести эффект.

И как вы ошибаетесь! Как женщины видят вас насквозь! Вы готовы будете разориться, чтобы быть у ног парижской звезды, которая, погаснув там, приехала блистать у вас.

Вы ужинаете и засыпаете на ковре, но лакеи ресторана не оставляют вас в покое: вам подкладывают подушку под голову и укрывают вас одеялом поверх вашего фрака, облитого вином, и вашего помятого воротничка.

Утром вы возвращаетесь домой, чтобы лечь спать, или, скорее, вас привозят домой. И какие вы тогда бледные, некрасивые, все в морщинах! И как вы жалки сами себе!

А там, там… Около тридцати пяти или сорока лет вы кончите тем, что влюбитесь в танцовщицу и женитесь… Она будет вас бить, а вы будете играть самую жалкую роль за кулисами, пока она танцует…»

Самое интересное, что Гриц, который слушал весь этот монолог, согласился с Марией: «Все верно, кроме танцовщицы. Я женюсь на светской женщине. У меня семейные наклонности: я буду счастлив, когда у меня будет свой дом, жена, толстые дети, которые кричат, – я буду безумно любить их».

Жизнь показала, что Гриц Милорадович в отношении себя не ошибался, и все произошло именно так.

Летняя барская жизнь текла неспешно: мужчины ходили купаться на реку, а Мария с княгиней сидели на большом балконе барского дома, изнемогая от безделья и нестерпимой жары, перемывая ушедшим косточки. Вид с балкона был прелестный: «Напротив – красный дом и разбросанные беседки, направо – гора со стоящей на ее склоне церковью, утонувшей в зелени, дальше – фамильный склеп. И подумать, что все принадлежит нам, что мы – полные хозяева всего этого, что все эти дома, церковь, двор, напоминающий маленький городок, все, все наше, и прислуга, почти шестьдесят человек, и все!»

Но для Марии мало тщеславия землевладельца, ведь она считает, что если замуж – так только за короля!