Мария Каллас

Итак, все наши представления о творчестве Доницетти возникли в посткалласовскую эру, как пишет Фэйрмен. Но миланская постановка "Анны Болейн", осуществленная Лукино Висконти, имеет не только историческое значение. Она стала вехой в карьере певицы. На этот раз Каллас пришлось завоевывать свой триумф, особенно во второй серии спектаклей, прошедшей в 1958 году - после скандалов в Эдинбурге и Риме. Партия Анны, так же как Норма и Амина, писалась для Джудитты Пасты, которая, по свидетельствам современников, держалась на сцене величественно и в то же время сдержанно. Ее манера была "целомудренной и экспрессивной", не допускавшей пышных музыкальных украшений, что следует из описаний Чорли и Стендаля. Из этого можно сделать вывод, что "психологизация бельканто", приписываемая Верди, началась еще с романтических певиц трагедийного дарования.

Каллас пела в двенадцати постановках этой оперы. Уже в самой первой она придала образу героини такую глубину, как будто пела Анну не реже, чем Виолетту или Норму. В каком-то смысле так оно и было, ибо предыдущие героини, страдающие, терзающиеся, меланхоличные, истеричные и мстительные, "раненые образы", по выражению Ардойна, обострили ее восприятие. Так же, как Паста, которая, по рассказам Чорли, способна была привести публику в неистовство одним только словом "Sorgi", Каллас заставляла зрителей содрогнуться, когда пела "Tu, mia rivale" или "Va, infelice", не говоря уж о фуроре, который производила фраза "Giudici! Giudici ad Anna!". В тот вечер она была настолько уверенна в себе, что даже самые высокие ноты, до и ре первого акта, вырывались из ее уст языками пламени. Финальный акт уникален по драматической верности: каждая языковая, актерская, вокальная деталь органически дополняет образ героини, и даже пассажи и мелизмы обращаются в выразительные средства чистой воды. Эту запись тоже можно было бы взять на необитаемый остров.

Перед тем как записать пуччиниевскую "Турандот" (9-17 июля 1957 года), Каллас пела Ифигению в "Ла Скала", Лючию ди Ламмермур в Риме и Амину в Кёльне, причем, как описывалось выше, в Кёльне голос ее звучал приглушенно, что диктовалось не только соображениями убедительности образа, но и состоянием самого инструмента. Просто чудо, что таким голосом она еще смогла спеть Турандот; чудо - или неимоверное усилие воли, которой Каллас было не занимать. В записи чувствуется это усилие. Голос напряжен до такой степени, что может сорваться в любую минуту. Однако (для Каллас ведь всегда находится какое-нибудь извиняющее, оправдывающее, восторженное ОДНАКО) этот недостаток опять с лихвой возмещают Другие вещи — величественная декламация, переливчатые вокальные фигуры, беспримерный накал в дуэтах. Другие певицы брались за партию Турандот, считая, что для нее вполне достаточно серебристой свирели в глотке (да и тех было очень немного), тогда как Каллас раскрывает уязвимость и ранимость "неприступной принцессы", которой в наше время было бы не миновать кабинета психоаналитика.

Кому доверить партию Лю, тоже задача не из простых: ведь татары, видимо, еше в доисторические времена добывали себе рабынь из салонов Маршальши фон Верденберг. Элизабет Шварцкопф поет Лю очень красиво, но насквозь искусственно Эудженио Фернанди для роли Калафа не хватает обаяния, аристократической непринужденности, зато у него сильный и уверенный голос. Достойна высшей похвалы работа певческого ансамбля "Ла Скала", прежде всего Марио Бориэлло, Ренато Эрколани и Пьеро де Пальма: ведь от ансамбля в первую очередь зависит целостность постановки.