Мария Каллас

Туллио Серафин, участвовавший в записи в качестве дирижера, возглавил оркестр и в опере "Манон Леско", записанной сразу же после "Турандот", но вышедшей в свет лишь три года спустя: дело в том, что в ней с пугающей очевидностью обнаружились трудности с высокими нотами, которые испытывала Каллас. Хуже всего дела обстояли с фразами верхнего регистра, требующими пения вполголоса. Мягко сходящие на нет заключительные ноты удавались ей лишь ценой огромного усилия. Даже си бемоль в "In qiielle trine morbide" звучала крайне неуверенно. Разумеется, за каждым критическим замечанием в адрес певицы и на сей раз следовало великое Но, уложенное Эдвардом Гринфилдом в одно лаконичное предложение: "Что касается образа героини, то Каллас делает ее куда живее, чем в любой другой записи". Излишним было бы указывать на недостатки в вокале, очевидные даже для неискушенных ушей, или хвалить бесконечно тонкую драматическую нюансировку, которая не ускользнет от внимательного слуха знатока. Важнее всего то, что Каллас и на этот раз извлекает из недр "изображаемого характера", как выразился бы Вагнер, неповторимый, подходящий только к нему голос, голос Манон, который не спутаешь с голосом Мими или Тоски. В этом отношении Каллас превосходит даже Лючию Альбанезе, имя которой привычно ассоциируется с партией Манон: ведь певцы во все времена имели склонность "присваивать" те или иные партии. Нужно сказать, что пассажи, не совсем удающиеся Каллас, в устах Альбанезе звучат ничуть не увереннее; правда, ее тембр, немного зернистый и хрипловатый, очень подходил к роли и мог производить сильнейший эффект, однако до технического мастерства Каллас ей далеко. Если бы только партнером последней был не Джузеппе ли Стефано, а Юсси Бьёрлинг, певший с Альбанезе!..

"Живая" запись одного афинского концерта, сделанная 5 августа 1957 года, не нуждается в подробных комментариях. Здесь слишком очевидны вокальные проблемы, сказавшиеся и на эдинбургской "Сомнамбуле" (достать эту запись мне не удалось, поэтому привожу суждение Джона Ардойна). Совершенно измотанная и в вокальном, и в психическом отношении, певица все же выполнила контрактные обязательства и спела Медею под управлением Туллио Серафина, а ведь эту партию нельзя петь усталой и тем более играть так, как Каллас впоследствии играла ее в Д&чласе и Лондоне. И эта роль была допета.

Тем больший интерес представляет репетиция одного из концертов, записанная в Далласе 20 ноября 1957 года. Это один из немногих существующих рабочих документов. После долгой паузы голос певицы вновь набрал силу и свежесть. Впечатление еше усиливается благодаря тому, что она не сразу начинает петь в полный голос: таким образом, ей удается все то, что доставляет артистам трудности в процессе спектакля, когда они уже утомлены. Это само собой разумеется. Добавим, что на репетициях певцы поют лучше и красивее, потому что перед ними нет публики и потому что они поют сдержаннее, тише, бережнее, то есть остаются в пределах своих голосовых возможностей. Пусть это и наброски, но арии "Martern aller Arten" из "Похищения из сераля", "Qui la voce" из "Пуритан" и речитатив'Ап! Fors'e' lui" передают всю глубинную суть этих произведений. Запись бесценна еще и потому, что позволяет наблюдать техническое и музыкальное мастерство певицы в самом процессе работы.

1957 год завершился для Марии Каллас постановкой "Бала-маскарада" в "Ла Скала" и студийной записью той же оперы; в спектакле она придала образу героини более четкие контуры и большую выразительность, чем на пластинке. О ее блестящей форме свидетельствуют "три самых прекрасных высоких до за всю ее карьеру" (лорд Хэрвуд). Ария третьего акта в спектакле приобретает необычайный накал и лучше логически выстроена, чем в записи. Большой дуэт из второго акта в обоих случаях удался великолепно: студийная запись богаче словесными оттенками, а в спектакле больше огня и силы, к тому же голос Джузеппе ди Стефано звучит свежее. Этторе Бастьянини исполняет партию Ренато увереннее и гораздо красивее с точки зрения звучания, нежели Гобби, зато тому лучше удаются Какая же пластинка лучше? - Обе.

Прощание с прошлым

Слава - опасная штука: я ведь знаю, что не всегда могу петь так, как от меня ожидают. Я отношусь к своей работе со всей возможной добросовестностью, но я же живое существо. Со славой ко мне пришел страх. Аплодисменты вселяют в меня неуверенность.

Мария Каллас