Единственный способ очистить от горечи свою память об Эммануэле де Лаваисе и сделать ее навсегда драгоценной и священной, несомненно, состоял в том, чтобы предложить своему покойному возлюбленному все, что она должна была ему в качестве мести и компенсации. У нее не было времени показать ему, как сильно она любила его при жизни, – она доказала это ему в смерти, отомстив тем, кто когда-то топтал их и поил оскорблениями. Она хранила в себе рану от печально известных фотографий, которые разоблачили и осквернили их любовь.
Время не властно над мстительностью женщины, потому что память ее служит сердцу, а в нем воспоминания не меркнут.
Эпилог
После нападения в Сараево 28 июня 1914 года на наследника Франца Иосифа[474]
эрцгерцога Франца Фердинанда французские власти не решились беспокоить эту семидесятитрехлетнюю гражданку Италии. Во время Первой мировой войны Мария София в основном жила в Швейцарии, у подножия Юры. Она примет сторону двойной монархии своего зятя, но мы увидим, как она будет оказывать помощь гражданским лицам, интернированным в Бельгию, а также неаполитанским заключенным, запертым в Мюнхенской военной школе.По окончании войны ее состояние пошатнется, поскольку часть имущества Франциска II была инвестирована в австрийские фонды. За несколько месяцев до смерти своего соседа Мориса Барреса она продаст свою виллу в Нейи и в глубоком отчаянии покинет Францию, которую она так любила, не переставая писать своим последователям о горячем желании вернуться в столицу в последний раз.
С 1923 года вдова брата Карла Теодора принимала ее в Мюнхене, в правом крыле[475]
бывшего дворца ее отца, где она жила в окружении старых слуг и сицилийского секретаря, служившего ей более двадцати лет[476]. Неподалеку жила Шпатц – герцогиня Трани, последняя живая сестра, поселившаяся в отеле1923 год, дата возвращения Марии Софии на другой берег Рейна, останется в памяти немцев как «бесчеловечный год» с бессильной Веймарской республикой, головокружительной инфляцией и прекращением пассивного сопротивления в оккупированном Руре, что вызовет взрыв негодования в националистических кругах и даст сигнал к реальному отделению Баварии. 9 ноября, около полудня, на высоте Фельдхеррнхалле – на полпути между резиденцией Марии Софии и дворцом Матильды – полиция открыла огонь по первым рядам путчистов, вышедших из пивного зала «Бюргербройкеллер». Пойманный в ловушку оратор из пивной, носивший свастику, через десять лет превратится в фюрера и сделает родовое гнездо Виттельсбахов столицей нацизма[477]
.А пока каждый день в пять часов пополудни сестры будут пить чай и читать прессу, комментируя конец славной империи Габсбургов, переход от краснорубашечников Гарибальди к чернорубашечникам Муссолини. Их мир тоже исчез, словно снесенные театральные декорации. Хрупкость королевств, непостоянство фортуны, вечный крах вещей… Все это было не ново для этих старых дам. Когда они думают о своей молодости, то слышат только шепоты затонувшего мира…
В интервью газете
Мировая пресса воздаст должное «королеве-воину». Газета «Нью-Йорк Таймс» посвятит целую страницу этой «сестре милосердия»[479]
. Сначала она была похоронена рядом со своими родителями в семейном склепе в замке Тегернзее, а затем в 1938 году перезахоронена возле своего мужа, на Виа Джулия в Риме, в двухстах метрах от дворца Фарнезе, в церкви Святого Духа неаполитанцев. Только 10 апреля 1984 года их останки вместе с останками их дочери Марии Кристины Пии были репатриированы в базилику Санта-Кьяра в Неаполе – некрополь Бурбонов Сицилийских.