— Примерно такими я и представлял себе похороны, когда читал родную историю. У нас в России похороны всегда грозили перерасти в массовые беспорядки, нигде больше так не возились с телом покойного и не доводили себя до крайних степеней истерики, как это было в России во времена ее собственной дикости и варварства. У одного нашего историка говорится, что неприличие похорон дошло до такой степени, что дальше они выродились уже в плохой карнавал. Рыдания, обнимание и целование трупа умершего, перед тем как опустить в могилу, — с одной стороны, и страсть периодически самим же заваливать страну трупами — с другой, — все это некоторым ученым дало основание подозревать даже у русской нации массовую хроническую некрофилию. Но, слава богу, как мы теперь знаем, все обошлось…
Процессия выбралась на поляну перед развалинами Усадьбы
— Вон куда я просил тебя слазать! — сказал Пер, обращаясь к Дермоту. — А ты где был?
Уэлш молча указал в направлении Сарая Калиграфка.
Поле вокруг дома Калиграфка было, как столбиками, утыкано автоматчиками с расставленными ногами; плакальщицы украдкой косились им на галифе, пока шли мимо к Усадьбе. Над вытоптанной чудесной поляной стоял стон, прорезываемый иногда белесыми воплями краймеров. Быстро опустились сумерки, загорелись свечи в руках тысяч аборигенов и засияли изнутри таинственным светом Развалины. Сделалось красиво.
— Как же там все поместятся? — удивился Дермот.
— Билетов с местами у нас нет. На месте посмотрим, — ответил Пер.
Они шествовали вместе с толпой, а толпа, будучи уже в слабом экстазе, теперь мало обращала внимания на пришельцев.
Голова процессии уткнулась в мшистую стену Усадьбы. Судя по начавшим исчезать впереди огням свечек, аборигены каким-то образом просачивались внутрь Развалин. Когда Персонал приблизился, оказалось, что в стенах, на самом деле, были десятки проломов и щелей, куда и стали пролезать и пробираться и Пер, и Йоцхак, и Дермот, и Магнус — который от них не отставал — вместе с другими дикарями, чертыхаясь и соскальзывая с невидимых выступов и камней под ногами.
Паутина и птицы носились по освещенному тысячами свеч воздуху. Здесь, внутри культового храма империонов, аборигены смешались: старцы, краймеры, проститутки, поэты, выморочные девицы — все они одной дружной семьей шли теперь к цели где-то в центре Развалин. Краймеры шарили по чужим карманам и порой несдержанно хвалились своей добычей, но никто не был пойман за руку. Высокая душевность империонов запрещала им осуждать вора: каждый может стать вором, говорили дикари, не судите да не судимы будете, от сумы и тюрьмы не зарекайся… И было не вполне ясно, что именно в этих древних словах им больше импонировало: что каждый может стать вором или что никто не окажется перед судом? Одно только упоминание о суде приводило всегда в большое расстройство дядю Марии…
Племянница неожиданно появилась рядом с Персоналом. Участники празднества стали размещаться по периметру и все выше взбирались на какие-то валуны, остатки деревьев, бревна и низкие скалы, образовывая нечто вроде амфитеатра вокруг сияющего изнутри огнями каменного сооружения в виде шатра с широкими проемами в стенах.
— Мария! — воскликнул Магнус несдержанно. — Я, кажется, узнаю сей грот!
— Замолчите, Магнус, не богохульствуйте! — прервала его Мария, потупившись, как истая скромница. — Мы теперь около святого места! Вот то ложе, на котором свершится Оплодотворение. В Каменном Шатре.
Вначале ничего нельзя было разобрать — ослепительно сиял огонь жертвенника, и только когда глаза немного привыкли к яркому свету, все увидели, что внутри и правда находится ничем не покрытое каменное же ложе. Мария подвела иностранцев к большому камню, с которого они и должны были наблюдать Обряд. Но Мария еще наклонилась к Перу и шепнула ему на ухо:
— Боюсь, Обряд может привести к массовой истерике. На въезде охрана предупреждена, вас выпустят, вот ключ от моей машины, она под навесом, позади Резиденции.
Она сунула ему ключ в руку и еще прибавила к сказанному настойчиво:
— Прощай, Пер. А деятельностью научной в Заповеднике будешь руководить… из столицы.
— Но… Мария… Я не хотел с тобой расставаться, — сказал Пер, заподозрив, что его изгоняют.
Он опять невольно покосился на живот Марии.
— За ваших детей с Магнусом можешь не волноваться, — прошептала с обидным равнодушием Мария. — Они здесь будут в большей безопасности, чем там, в Империи, в которую вы теперь полезете со своей Цивилизацией. И учти, Пер, у вас с Магнусом только один путь увидеть своих детей в будущем — это очеловечивание империонов. Если вы их погубите в какой-нибудь громадной резервации или войне, мой Заповедник навсегда останется для тебя закрытым, Пер.
И она растворилась в толпе, словно в преисподней среди чертей, потому что все вокруг них уже бесновалось, дергалось в конвульсиях, прыгало и вопило.