Марина

Я прошел мимо старинных особняков и зданий, которые казались древнее, чем сам город. На фасаде одного из домов я с трудом смог прочитать стершиеся цифры 33. Я прошел в вестибюль, который напоминал старинную монастырскую часовню. На стене с обшарпанной эмалью висели ржавые почтовые ящики. Я безуспешно искал на них имя Михаила Кольвеника, как вдруг услышал за спиной тяжелое дыханье.

Я настороженно повернулся и увидел морщинистое лицо старухи, сидевшей в каморке привратника у входа.

Мне показалось, что это восковая фигура, наряженная вдовой. Ее лицо приняло осознанное выражение. Глаза были белыми как мрамор. И без зрачков. Она была слепа.

— Кого вы ищете? — спросила привратница надтреснутым голосом.

— Михаила Кольвеника, сеньора.

Пустые белые глаза дважды моргнули. Старуха помотала головой.

— Мне дали этот адрес, — настаивал я. — Михаил Кольвеник, квартира 2.

Старуха снова помотала головой и снова села неподвижно.

В этот момент я уловил какое-то движение на столе каморки. По морщинистой руке старухи полз черный паук.

Белые глаза все так же смотрели в пустоту.

Я тихонько проскользнул к лестнице.

Никто не менял лампочку на этой лестнице уже лет тридцать. Ступеньки были скользкими и разбитыми.

Лестничные площадки были колодцами темноты и тишины. Призрачный свет струился через слуховое окно чердака. Там кругами летал запертый голубь. У второй квартиры была тяжелая дверь из обработанного дерева с металлической защелкой. Я дважды позвонил и услышал в глубине квартиры эхо звонка.

Прошло несколько минут. Я снова позвонил. Еще две минуты. Мне уже начинало казаться, что я попал в усыпальницу. Одно из сотен призрачных зданий, которых так много в старых районах Барселоны.

Вскоре решетка смотрового окна открылась и лучи света прорезали темноту. Я услышал из-за двери древний голос — он не разговаривал несколько недель, а то и месяцев.

— Это кто?

— Сеньор Кольвеник? Михаил Кольвеник? — спросил я. — Можно с вами поговорить?

Окошко тут же закрылось.

Тишина. Я было собирался снова позвонить, как вдруг дверь квартиры открылась. На пороге появился силуэт. Из глубины помещения донесся рокот водопроводной трубы.

— Чего тебе, паренек?

— Сеньор Кольвеник?

— Я не Кольвеник, — перебил голос. — Меня зовут Сентис. Бенжамин Сентис.

— Прошу прощения, сеньор Сентис, мне дали этот адрес и…

Я дал ему визитку, которую получил от носильщика на вокзале.

Негнущаяся рука взяла карточку, и этот человек, лица которого не было видно, довольно долго изучал карточку, после чего вернул ее мне.

— Михаил Кольвеник уже много лет здесь не живет.

— А вы его знаете? — спросил я. — Может, вы сумеет мне помочь?

Еще одна длительная пауза.

— Проходи, — сказал наконец Сентис.

Бенжамин Сентис был крупным человеком, который, похоже, никогда не снимал свой фланелевый халат гранатового цвета.

Во рту у него была зажженная сигарета, а над губой красовались усы в стиле Жюля Верна, дополнявшиеся бакенбардами. Окна квартиры, из которых в помещение проникал эфирный свет, выходили на лес барселонских крыш старого квартала. Вдалеке виднелись башни собора, а еще дальше возвышалась гора Монтжуик. Стены комнаты были голыми, на пианино лежал слой пыли, а по полу были разбросаны кипы старых газет. В этом помещении не было ничего из наших дней.

Бенжамин Сентис жил в предпрошедшем времени.

Мы сели в зале с балконом, и Сентис снова посмотрел на карточку.

— Зачем ты ищешь Кольвеника?

Я решил рассказать ему все с начала, с нашего похода на кладбище, до внезапного появления дамы в черном на вокзале Франции этим утром.

Сентис слушал меня с отсутствующим взглядом, не проявляя никаких эмоций. Когда я закончил рассказ, в комнате повисло неловкое молчание. Он пристально посмотрел на меня. У него был волчий взгляд — пронизывающий и холодный.

— Михаил Кольвеник жил в этой квартире на протяжении сорока лет — почти с самого своего приезда в Барселону, — сказал он. — Тут до сих пор есть кое-какие книги. Это все, что после него осталось.

— А у вас есть его настоящий адрес? Не подскажете, где я могу его найти?

Сентис улыбнулся.

— Скорее всего, в аду.

Я непонимающе смотрел на него.

— Михаил Кольвеник умер в 1948 году.

Бенжамин Сентис рассказал, что Михаил Кольвеник приехал в Барселону из родной Праги в конце 1919 года. Ему тогда было чуть за двадцать.

Кольвеник бежал из Европы, разрушенной по время Первой мировой. Он не знал ни слова по-испански, хотя французским и немецким владел свободно.

В этом враждебном и сложном для выживания городе у него не было ни друзей, ни знакомых, ни денег. Свою первую ночь в Барселоне он провел в тюрьме за то, что спал в подъезде дома, чтобы не замерзнуть. Там его и схватили полицейские.

В тюрьме двое сокамерников Кольвеника, которые обвинялись в нападении, грабеже и умышленном поджоге, решили его избить под предлогом того, что «из-за этих паршивых иностранцев страна разваливается». Со временем три сломанных ребра срослись, ушибы и внутренние травмы зажили, но на левое ухо он остался глух.

«Повреждение нерва», — таков был приговор врачей. Плохое начало.