Марина

Интерес Кольвеника к данной теме зародился еще в Праге. Шелли рассказал, что мать Кольвеника произвела на свет близнецов. Один из них, Михаил, родился сильным и здоровым. Другой же, Андрей, страдал врожденным неизлечимым заболеванием костных и мышечных тканей. Он не прожил и семи лет. Этот эпизод врезался Михаилу в память до такой степени, что повлиял на выбор профессии. Кольвеник всегда думал, что при надлежащем лечении и высоком уровне развития технологий, которые должны исправлять просчеты природы, его брат не умер бы так рано и мог бы жить полной жизнью.

Именно это убеждение заставило его заняться механизмами, которые, как он любил говорить, «дополняют» тела, по воле судьбы лишенные каких-то частей.

«Природа — словно ребенок, который играет с нашими жизнями. Когда ей надоедают старые и сломанные, им на смену приходят другие, — говорил он. — Наша задача перебрать детали и собрать их по-новому».

Некоторые видели в этих высказываниях дерзость, граничившую с богохульством. Для других же они были источником бесконечной надежды.

Тень брата никогда не покидала Кольвеника.

Он полагал, что лишь по воле случая из них двоих именно он родился здоровым, а брат был обречен на смерть. Шелли добавил, что Михаил в глубине души чувствовал себя виноватым, и не только перед Андреем, но и перед всеми людьми, над которыми природа сыграла такую злую шутку.

В то время Кольвеник начал собирать по всему миру снимки людей с деформированными телами. Для него все эти обезображенные природой существа были братьями Андрея. Его семьей.

— Михаил Кольвеник был выдающимся человеком, — продолжил доктор Шелли. — А такие люди зачастую вызывают неприязнь у менее одаренных. Зависть — это слепота, которая вырывает глаза с корнем. Сколько клеветы в адрес Михаила я слышал в последние годы его жизни и сразу после смерти… Этот чертов инспектор… Флориан. Даже не понял, что его использовали как марионетку, чтобы добраться до Михаила…

— Флориан? — повторила Марина.

— Он возглавлял группу, которая расследовала дело Кольвеника, — сказал Шелли настолько презрительно, насколько позволяли голосовые связки. Жалкий червяк, который пытался сделать себе имя за счет Кольвеника и «Вело Гранелл». Меня утешает только то, что в итоге у него ничего не вышло. Его упрямство уничтожило его же карьеру. Это он заварил тот скандал с телами…

— С телами?

Шелли надолго замолчал, а потом посмотрел на нас обоих и цинично улыбнулся.

— Этот инспектор Флориан… — начала Марина. — Не подскажете, где мы можем его найти?

— В цирке, с остальными клоунами, — ответил Шелли.

— Доктор Шелли, а вы знали Бенжамина Сентиса? — спросил я, пытаясь поддержать беседу.

— Конечно, — ответил Шелли. — Мне приходилось регулярно иметь с ним дело. Будучи совладельцем фабрики, он отвечал за административную часть. По-моему, он был алчным человеком, который не знал своего места. И завистливым, к тому же.

— Вы знаете, что его тело неделю назад было обнаружено в канализации? — спросил я.

— Я читаю газеты, — холодно бросил он.

— Вам это не показалось странным?

— Не более странным, чем все остальное, что пишут в газетах, — отрезал Шелли. — Мир болен. А я уже устал. Что-нибудь еще?

Я хотел было спросить о даме в черном, но Марина меня опередила: она уже покачала головой и улыбнулась доктору. Он дотянулся до звонка для прислуги и позвонил. В комнате, потупив взор, появилась Мария Шелли.

— Молодые люди уходят, Мария.

— Да, отец.

Мы поднялись. Я протянул руку за фотографией, но Шелли взял ее первый.

— Если этот снимок не очень вам нужен, я заберу его себе…

Сказав это, он повернулся к нам спиной и жестом приказал дочери проводить нас до двери.

В дверях кабинета я обернулся посмотреть на доктора и увидел, как тот бросил фотографию в огонь и смотрел, как она горела.

Мария Шелли молча проводила нас до вестибюля, потом виновато улыбнулась и сказала:

— Мой отец человек с тяжелым характером, но добрым сердцем, — извинилась она. — Жизнь его не щадила, и характер со временем стал меняться…

Она открыла нам дверь и зажгла свет на лестнице. Я прочел в ее взгляде сомнение, как будто она хотела что-то сказать, но боялась это сделать. Марина тоже это заметила и протянула ей руку в знак благодарности. Мария Шелли пожала ее. Эта женщина как будто источала одиночество.

— Не знаю, рассказал ли вам отец… — сказала она, понизив голос и опасливо обернувшись.

— Мария! — раздался голос доктора из глубины квартиры. — С кем ты разговариваешь?

По лицу Марии пробежала тень.

— Иду, отец, иду…

Она бросила на нас последний исполненный отчаяния взгляд и вернулась в квартиру. Обернувшись, я увидел у нее на шее маленький медальон. Мне показалось, что на нем изображена черная бабочка с раскрытыми крыльями. Но дверь закрылась, прежде чем я успел в этом убедиться.

Мы остались на лестничной площадке, откуда было слышно, как доктор в ярости кричит на дочь. Свет на лестнице погас. На секунду мне почудился запах гниющего мяса.

Он исходил откуда-то с лестницы, возможно, в темноте было мертвое животное. Потом мне показалось, что на лестнице раздались шаги. Запах исчез.