Марина

Девушка злорадно улыбнулась. Герман смотрел на меня темными непроницаемыми глазами. Я пошарил в кармане и протянул ему часы, мысленно представляя, как этот человек будет на меня кричать, угрожать полицией, армией и судом по делам несовершеннолетних.

— Я вам верю, — сказал он дружелюбно, взял у меня часы и сел с нами за стол.

У него был тихий, едва слышный голос. Дочь поставила перед ним тарелку с двумя круассанами и такую же чашку кофе с молоком, как у меня. Сделав это, она поцеловала его в лоб, а Герман ее обнял. Я наблюдал за ними в ярких отсветах струившихся через окна лучей. Лицо Германа, которое мне до сих пор представлялось невообразимо уродливым, оказалось тонким, почти болезненным. Он был высоким и необыкновенно худым. Он дружелюбно мне улыбнулся, поднося чашку к губам, и в этот момент я заметил, что между отцом и дочерью существовала привязанность, которая была превыше слов и жестов. В этом доме теней в конце забытой улицы их, отрезанных от мира, объединяла паутина взглядов и молчания.

Герман закончил завтракать и сердечно поблагодарил меня за то, что я взял на себя труд вернуть часы. Он был так любезен, что мне стало совсем совестно.

— Ну что ж, Оскар, — сказал он устало, — было приятно с вами познакомиться. Очень надеюсь вас снова увидеть в любое время, когда вам захочется навестить нас.

Я не понимал, почему Герман называл меня на «вы». В нем было что-то из иной эпохи, из тех времен, когда его шевелюра еще не поседела, а особняк был дворцом где-то между Саррьей и небесами. Он протянул мне руку, попрощался и, слегка прихрамывая, исчез в бесконечном лабиринте дома. Его дочь наблюдала за удалявшейся фигурой с дымкой печали во взгляде.

— У Германа неважно со здоровьем, — пробормотала девушка. — Он быстро устает.

Но через секунду от ее меланхоличной задумчивости не осталось и следа.

— Хочешь съесть еще чего-нибудь?

— Нет, я уже опаздываю, — ответил я, борясь с искушением остаться в ее компании под любым предлогом. — Думаю, мне пора.

Она не стала возражать и проводила меня в сад. Утренний свет рассеял туман.

Начало осени окрасило деревья медью. Мы прошли до ограды; Кафка мурлыкал на солнышке. Когда мы подошли к калитке, девушка осталась внутри и уступила мне дорогу. Мы молча посмотрели друг на друга. Она протянула руку, и я ее пожал. Пульс легко прощупывался под бархатистой кожей.

— Спасибо за все, — сказал я. — И извини за…

— Не важно.

Я пожал плечами.

— Хорошо…

Я уже вышел на улицу, чувствуя, что чары этого дома развеиваются с каждым моим шагом, как вдруг услышал за спиной ее голос.

— Оскар!

Я обернулся. Она прошла за мной вдоль решетки. Кафка лежал у ее ног.

— Зачем ты приходил к нашему дому вечером?

Я посмотрел по сторонам, как будто ответ был написан на тротуаре.

— Не знаю, — признался я, наконец. — Таинственность, наверное, привлекла.

Девушка загадочно улыбнулась.

— Тебе нравятся тайны?

Я ответил утвердительно. Спроси она про мышьяк, я бы ответил так же.

— Ты завтра занят?

Я покачал головой. Даже если у меня были какие-то дела, я бы придумал, как от них избавиться.

Вор из меня был никудышный, зато по части лжи мне, признаться, было мало равных.

— Тогда в девять встречаемся здесь, — сказала она и отступила в тень сада.

— Подожди! — окликнул я. — Ты не сказала, как тебя зовут.

— Марина… До завтра.

Я помахал ей рукой, но она уже исчезла. Я напрасно ждал, чтобы Марина снова выглянула. Солнце почти достигло зенита, и я подумал, что было около полудня. Когда стало ясно, что Марина не вернется, я возвратился в интернат.

Старинные порталы зданий как будто улыбались мне, разделяя мою радость. Я слышал эхо своих шагов, но их заглушали удары сердца, каждый из которых уносил меня все выше в небо.

Глава четвертая

Кажется, я не проявлял такой пунктуальности никогда в жизни. Город еще был в ночных одеждах, когда я пересек Плаза-Саррья. Колокольный перезвон к девятичасовой мессе спугнул с площади стаю голубей, которые взмыли с площади в небо. Солнце высушивало следы ночного моросящего дождя. Кафка встретил меня у начала улицы, которая вела к особняку. Стайка воробьев на оградке держалась на благоразумной дистанции от хищника, который наблюдал за ними с напускным равнодушием профессионала.

— Добрый день, Кафка. Уже успел кого-нибудь убить сегодня?

Кот ответил мне своим обычным мурлыканьем и, словно флегматичный дворецкий, проводил меня через сад к фонтану. Я различил на парапете фонтана силуэт Марины. Она была одета в платье цвета слоновой кости, оставлявшее плечи открытыми. На коленях у девушки лежала книжка в кожаной обложке, где она что-то писала шариковой ручкой. Она была очень сосредоточена и не замечала моего присутствия. Казалось, ее разум где-то в другом мире, который мне посчастливилось наблюдать в течение нескольких секунд. Я подумал, что эти ключицы должен был нарисовать Леонардо Да Винчи; другого достойного такой красоты описания я найти не мог. Кафке настойчивым мурлыканьем удалось отвлечь хозяйку. Ручка застыла над страницей, и глаза Марины встретились с моими. Она сразу закрыла книжку.

— Готов?