Читаем Марина из Алого Рога полностью

По рожденію, по связямъ, госпожа Зарницына принадлежала въ такъ-называемому "высшему обществу". Дина стала выѣзжатъ… "Свѣтъ ее замѣтилъ", — ея и нельзя было не замѣтить… Съ перваго же бала она была окружена, entourée, какъ говорятъ въ свѣтѣ; черезъ три дня не было элегантной холостой квартиры въ столичномъ городѣ С.-Петербургѣ и близь лежащемъ Царскомъ Селѣ, гдѣ бы не слышались шумные и восторженные толки о московской Преціозѣ; черезъ двѣ недѣли она была кумиромъ всего петербургскаго high life'а…

Поклонниковъ у нея было безъ конца, но заботливая нѣжность Завалевскаго, слѣдившаго за нею по баламъ и раутамъ, не находила поводовъ въ опасеніямъ. Никто въ такой степени какъ Дина не владѣлъ тѣмъ двойственнымъ — столь цѣнимымъ въ свѣтѣ — качествомъ внѣшней привлекательности и внутренней сдержанности, никто не умѣлъ такъ, какъ она, нравиться всѣмъ и не поощрять замѣтно никого… Еслибъ и ревнивѣе былъ Завалевскій, онъ среди многочисленнаго двора Дины не отыскалъ бы своего соперника… Нуженъ былъ особенный случай…

Зима подходила въ концу; Завалевскій, какъ школьникъ, считалъ дни, остававшіеся еще до поста; Дина, съ своей стороны, жаловалась на усталость, на "эти скучные, все одни и тѣ же балы"… Но вотъ еще одинъ, у графини Лиговской, un bal pour les élus, — нельзя не ѣхать!… Поѣхали. Балъ прелестный, какъ слѣдуетъ: лакеи въ пудрѣ и басонахъ на лѣстницѣ. Лядовъ съ оркестромъ, buffet ouvert, кавалергарды и духота невыносимая… Послѣ третьей кадрили, которую онъ танцовалъ съ Диной, Завалевскій ушелъ изъ танцовальной залы искать прохлады въ дальнихъ комнатахъ.

Большой кабинетъ вдовы-хозяйки былъ пустъ, и атласныя занавѣси на одномъ изъ его оконъ отдувало какъ парусъ: за ними открыта была форточка. Завалевскій прямо прошелъ въ тому окну, отвернулъ занавѣсь… На дворѣ стояла оттепель, — несло влажнымъ, едва свѣжимъ воздухомъ… Послѣ той жары — какое блаженство!… Завалевскій совсѣмъ ушелъ за драпри.

Ему было хорошо, — и разсѣянъ онъ былъ всегда, — онъ задумался, глядя на звѣздное небо, и остался тамъ.

Смѣхъ, голоса, легкое звяканье шпоръ и шуршанье женскихъ тканей вывели его изъ забытья. Длинною вереницей проходили куда-то пары послѣ новой кадрили… Нѣкоторыя изъ нихъ остались въ кабинетѣ… Рядомъ съ его окномъ, на низенькій, стоявшій въ простѣнкѣ, узорный диванъ опустился кто-то… Заговорили… Онъ отгадалъ присутствіе Дины прежде, чѣмъ услышалъ ея голосъ.

Первымъ движеніемъ его было затворить форточку — чтобы не простудилась она какъ-нибудь, — и выйти въ ней… что-то необъяснимое — неизбѣжно повторяющееся во всѣхъ подобныхъ случаяхъ — заставило его промедлить одно мгновеніе… А тамъ выходить ему въ ней уже было незачѣмъ.

— … и повторять то, что я въ вамъ чувствую! договаривалъ прежде начатую фразу мужской по звуку, но, по выраженію, изнѣженный какъ у женщинъ и вялый чей-то голосъ.

— Довольно фразъ; докажите! отвѣчала на это Дина своимъ тихимъ, ровнымъ, невозмутимымъ mezzo-soprano.

— Но, Боже мой, что мнѣ дѣлать, — научите меня!… Завалевскій узналъ этотъ ребячески-молящій голосъ: говорилъ молодой князь Солнцевъ, "un des plus brillante partis de Pétersbourg". — Папа, съ нимъ еще можно сладить, il est tout simplement amoureux de vous, lui aussi… Mais maman! Съ ней ничего не подѣлаешь, elle vous trouve charmante, но для нея деньги прежде всего!… Avec notre train de maison, она говоритъ, — et puis ma soeur qu'on va mener dans le monde- мы можемъ дать тебѣ, au plus, пятнадцать тысячъ въ годъ; чѣмъ же ты будешь жить, si vous épousez une fille sans dot?

— Ces détails m'intéressent peu, такъ же невозмутимо сказала на это Дина:- Что вы рѣшили?

— О, Боже мой, воскликнулъ вмѣсто отвѣта молодой человѣкъ:- если бы у насъ было хоть пятнадцать тысячъ дохода!

— У меня ихъ три, а захочу, — будетъ восемьдесятъ завтра, проговорила она, презрительно роняя слова одно за другимъ.

— Такъ это правда? всплеснулъ замшевыми своими перчатками "блестящій" офицеръ. — Мнѣ говорили, что у васъ давно есть un aspirant à votre main, и что вы только до сихъ поръ…

— Правда! прервала она его.

— Кто же это, скажите, ради Бога, — vous me fendez le coeur!

— Онъ здѣсь, онъ вамъ знакомъ, отвѣчала Преціоза, — графъ Владиміръ Завалевскій.

— Завалевскій!… Солнцева точно прихлопнуло въ первую минуту это имя, — но онъ снова воспрянулъ:- Да, промолвилъ онъ, слегка фыркнувъ, — il est riche, c'est vrai, но онъ никогда карьеры не сдѣлаетъ… c'est un rouge! Папа при мнѣ говорилъ: il est très mal vu en haut lieu!

— Да, я это знаю, едва слышно промолвила Дина. Измѣна ея вся объяснялась этимъ словомъ… Въ помутившейся головѣ Завалевскаго пронеслись слова ея матери: "ненасытный, неутолимый демонъ сидитъ въ ней".

— Послѣзавтра, говорила она между тѣмъ оторопѣвшему офицеру:- мы ѣдемъ въ бенефисъ Ронкони. Второй бенуаръ съ правой стороны… Вы мнѣ привезете туда рѣшительный отвѣтъ; я долѣе ждать не могу!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза