— Разве ты планировал ехать? Я имею в виду, тебе наверняка надо тут чем-то позаниматься, раз ты приехал.
— Мне всегда надо чем-то позаниматься, и, к сожалению — чаще, чем этого хочется. Нет, я проедусь с тобой. Это грозит стать интересным приключением.
— Приключение? У меня? Я — самая скучная женщина во всей Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльсе.
— Неправда, — тут он вдруг посерьезнел, — знавал я скучных женщин в своей жизни. Ты — не из их числа.
К своим двадцати девяти Ронни был дважды помолвлен и дважды разрывал помолвку, так что сказанному Эмма поверила.
Стамбул, 2011.
Наутро Новази внимательно присматривался к Птичке, стараясь не проявлять свой интерес слишком заметно. Оправданием ему служило то, что любопытство это не праздное — если кто-то осмелится обидеть его секретаршу, ему нужно об этом знать. Шахид пока не звонил, да и рано, но увиденное вчера не давало ему покоя. Слишком алчное лицо у этого Кая, слишком смущена сегодня Птичка. Между ними что-то произошло, что-то неприятное. Но расспрашивать он не решился. Юность — время, требующее деликатности. Ему сорок девять, т. е. почти половина столетия позади. Какое право он имеет вмешиваться туда, где живут иллюзии и юные, утонченные мечты? Ему, старику, уже никогда не испытать ничего подобного, и он не хотел лезть в тайники ее души своими грязными лапами.
Но он знал, что Птичка любит слушать. Слушает она внимательно, переживая каждое слово, будто сама живет рассказанной жизнью. И потому ему нравилось говорить с ней. То, не рассказанное, что до сих пор лежало тяжестью на душе, когда он слышал свой голос и видел отражение слов на ее лице, начинало выглядеть не таким уж и глупым. Когда она слушала, ему казалось, что он имеет право чувствовать все то, что чувствует, и что он считал запретным во всякое другое время. Он становился другим человеком на эти несколько минут. Так что разговор, как он надеялся, был приятен обоим.
— Итак, Птичка, на чем мы вчера остановились? — Спросил он.
— На вашем возвращении, Эфендим.
— Ну да, конечно.
— А что было потом, когда вы вернулись?
— О, потом все было стандартно. Как у всех. Не сразу, но через некоторое время я женился. Моя жена и я — мы не любили друг друга, ты наверняка слышала эту историю. Это был династический брак, и ни она, ни я так и не сумели простить это друг другу. Да я и не жил дома долго. Служба требовала моего присутствия, и я был этому рад.
— И что же?
— Как только стало возможно — когда выросли наши дети, мы развелись. Насколько мне известно, она сейчас вполне довольна своей жизнью.
С этим Птичка была согласна. Бывшая жена Новази была частым персонажем светской хроники. Госпожа Алия посещает приют, госпожа Алия кормит голодных, госпожа Алия была сегодня в театре. Всегда красивая и ухоженная, очень порядочная и уважаемая госпожа Алия. То, что не позволено кому-то другому, у нее получалось великолепно.
— А дети?
— Мой сын сейчас примерно твоего возраста. Он в армии, не мне судить, но мальчик доволен и, кажется, достоин своего места. А дочь недавно вышла замуж.
— А вы?
— А я — как только стал свободен — решил, что должен ее вернуть. Я помнил ее все эти годы.
— А она?
— Я думаю, что и она помнила меня.
Ч.2. 7. Английская глава
Лондон, 2006.
— Моя или твоя?
Этот был риторический вопрос. Можно ли сравнивать его кричащий белый ягуар с ее маленьким ниссаном?
Эмма нахмурилась. Если выбрать ягуар, то она останется без машины ближайшие дни, если взять ниссан, то без машины останется Рональд. Как ни крути, неудобно. Но упустить возможность проехаться в таком красавце… она, конечно, не могла остаться к нему равнодушной.
— Да ладно, не напрягайся! Я отвезу — я же и верну обратно.
Итак, ягуар победил.
— Зачем ты едешь? — Спросила Эмма уже в пути.
— Увязался следом, да? — Усмехнулся он. — Последние несколько дней мне было слишком скучно.
— Подожди, так это правда? Тебя точно турнули с работы?
— Трогательное доверие! Нет, действительно затишье.
Проехав еще какое-то время, он признался:
— Я меняю профиль.
— На?
— Социальные службы.
— Почему?
— Устал от бессмыслицы. Смерти, преступники, жертвы…
— А мне казалось, ты был доволен. — Последние шесть лет Ронни работал полицейским психологом, и, кстати, работал хорошо.
— Кто-то должен делать и такую работу. Но я хочу делать что-то нужное, что-то не бессмысленное, не однодневное.
— Я понимаю.
С некоторых пор Эмма чувствовала это и сама.
— Отцу не говорил?
— Нет пока.
Ясно. Вот в чем дело.
— Хочешь, я скажу?
— Ну, я не планировал именно это… но если ты поприсутствуешь, мне будет приятно.
Удивительно, но кузены почему-то боялись отца. Эмма, напрочь лишенная этого страха, всегда посмеивалась над этим.
— Трусишка-Ронни! Трусишка-Ронни! — пропела она высоким голоском и высунула язык. В ответ Ронни показал кулак и сделал вид, что дергает ее за косичку.
— Замолкни, крыса!
И оба рассмеялись. Они не играли в эту игру с тех пор, как ей было тринадцать, и у нее был маленький тощий хвостик и тоненький голос.