Марина Цветаева. Письма 1924-1927

1905 г. — ложный ход, работа не по тебе, вся на / во всем — и всего-себя — перебарывании. Ты хотел простого человека, ты дал пошляка (Письма). Ты не знаешь, какие простые люди бывают.

Теперь, внимание:

Ложный ход, если бы он был последним, как степень — Шмидт — при наличии последующего, т.е. Шмидт как ступень — если неправилен, то праведен.

В Шмидте (1905 г.) твоя дань людскому, человеческому, временному. <Над строкой: Времени (понять его).> Отдал — и дост (по-чешски: достаточно). Больше не связывайся.

Хочу от тебя прозы, большой, бесфабульной <вариант: бесте́мной>, тёмной, твоей.

О Попытке комнаты.

Разве ты не понял, что это не наша? Что так и не возникла она, [комната], п<отому> ч<то> в будущем ее не было, просто — ни досок <вариант: доски>, ни балок. (Есть только то, что будет. Возникает только то, что уже есть.)

Оцени: обоюдная <над строкой: в письмах> Савойя, а под пером — ТА комната.

Бесперспект<ивность> сна? Об этом еще должна подумать. Кажется, ты прав. (Кстати, многие и многие здесь о тебе писавшие, назыв<али> тебя бесперспективным <вариант: упорствовали на твоей бесперспективности>.

[Бесперспектив<но> —] Снотворчество?

_____

Начинаются весенние дни, рассредоточ<енные> и рассосредотачивающие. Какой-то сквозняк света, неприятно и неприютно. Ушла зимняя необход<имость> <оборвано>

«От тебя до <вариант: ко> меня ближе, чем от тебя до <вариант: к> Рильке…» Нет, Борис, Рильке мне уже потому ближе тебя, что старше. (Мы с тобой — всячески — сверстники!) Особенно сейчас. Между тобой и мной — ТВОЕ время, твое, насильственное. В Рильке я втекала, к тебе мне надо пробиваться, прорываться. (Учти, что я не о личном говорю, о Рильке, тебе, себе — в мире). Ты мне в какой-то час противуставишь — да просто III И<нтернационал> — не просто-третий, ТВОЙ, но все-таки И<нтернационал> [1262], слово это, для тебя звучащее. Для того такие слова не звучали.

Вот тебе, дружочек, письмо, недавно оглашенное в Revue Française — [и еще другое, в Русской Мысли — ] <пробел в полстроки> vers de méchants ivrognes ^{279} — узнаешь? Te, «способные» [1263].

_____

Борис, ты столько раз меня холодил, в самое сердце, — кажется — переболевшее тобой — что простишь меня за правду линии: меня — Рильке, меня — тебя.

Ведь если бы ТОТ мне не был ближайшим, моя потеря бы не была так огромна и мое обретение — там — так несказанно.

Да! Важное. Борюшка, не бойся меня, — т.е. пусть не боится меня — дай мне адрес Зелинского или кого-нибудь кто ему для тебя передаст, хочу тебе послать Druineser Elegien и Орфея [1264], Рильке не успел (не было свободн<ых> оттисков) сделаю я за него.

Пошлю (3<елинскому>) [1265] безымянно, книга невинная, пожалуйста.

Простись со мной в Bellevue — 1-го переезжаем, куда неизвестно. Этот год нищенствуем, пожираемы углем, газом, электричеством. Да! Борис, если за перепечатку I части Шмидта что-то заплатят — можно пока взять себе? [1266] Прошу от крайности. Несомненно верну. (Дело о, для тебя, грошах.)

Bellevue мне было дано, как место моего прощания <вариант: мое последнее место> с Рильке, естественно, что оно кончается. Как-нибудь пришлю тебе открытку — на которой ему писала в последний раз.

Писем его не перечитываю, но перечла «Malte Laurids Brigge» [1267] — встречаюсь с ним пока на окольных, общих дорогах, в роли любого.

Через какой-то срок пришлю тебе Письмо, давно оконченное. — Не дашь ли новых стихов для Вёрст? (III сборник) Пометим как перепечатку.

Да, и еще пришлю случайно уцелевшее, не отправленное (из-за перечерка) письмо к нему, предпоследнее [1268].

P.S. Мой немец, кажется, меня не вынесет. После I-ой встречи он два дня болел. / Ты понимаешь ЧТО́ на него рухнуло?!

_____

Борис, у меня огромная мечта: книгу о Рильке, твою и мою. Вижу ее в переводе на немецкий (ПОДЛИННИК!) и ликую.

Хотя бы ради этого — приезжай.

P.S. Ты всегда мне отправл<яешь> письма —

Впервые — Души начинают видеть. С. 317–320. Печ. по тексту первой публикации.

16-27. П.П. Сувчинскому и Л.П. Карсавину

Bellevue, 9-го марта 1927 г.

Многоуважаемые Петр Петрович и Лев Платонович,

Только что прочла Ответ Вишняку [1269], подписанный вами обоими, и тут же, под ударом, не дождавшись Сережиного возвращения, пишу вам.

«Среди ближайших сотрудников в редакции Верст есть евреи…» Тут кончается ваше письмо и начинается мое.

Когда редактора — счетом три и имена их: Сувчинский, Святополк-Мирский и Эфрон, ссылка на редакторов-евреев естественно относится к последнему. Итак:

Сергей Яковлевич Эфрон

— довожу до вашего сведения —

Сергей Яковлевич Эфрон родился в Москве [1270], в собственном доме Дурново, Гагаринский пер<еулок> (приход Власия).

Отец — Яков Константинович Эфрон, православный, в молодости народоволец [1271].

Мать — Елисавета Петровна Дурново [1272].