Читаем Марина Цветаева. Письма 1924-1927 полностью

Борис, ты когда-нибудь читал Тристана и Изольду [1393] — в подлиннике: в пересказе, совершенно соответствующем всем тем разрозненным песням и повестям. — Самая безнравственная и правдивая вещь без виноватых, со сплошь-невинными, с обманутым Королем Марком, любящим Тристана и любимым Тристаном, с лжеклятвой Изольды, с пост<оянными> наруш<ениями> самых святых обетов, с — наконец! — женитьбой Тристана на другой Изольде (к<ак> буд<то> бы есть др<угая>!) — aux Blanches mains {310}, — из малодушия, из безнадежности, из, если хочешь, душевного расчета. И как из этого ничего не вышло, и как из всей любви ничего не вышло, п<отому> ч<то> умерли врозь, она — в сознании измены Тристана. (Другая Изольда из ревности сказала той первой, что корабль, поехавший за Тристаном, возвращается с черным парусом, — т.е. без него (с незахот<евшим> Тристаном, т.е. без него).) И Изольда умерла. История, ничем не отлич<ающаяся> от истории Кая и Герды [1394], любящих, тер<яющихся>, <нрзб.>, сход<ящихся>.

_____

Сдаю в Версты «С моря» (прошлолетнее — тебе) и Новогоднее (Письмо к Рильке), переписываю для Воли России Поэму Воздуха, не знаю, возьмут ли, сейчас должна приняться за Федру, брошенную тогда (31-го дек<абря> 1926 г.) на 2-ой картине [1395]. Долг чести. В промежутке между 3 и, скажем, 4 (всех 5) напишу о тебе и Шмидте (Б.П. и Лейтенант Шмидт). Лето проходит, не осуществившись. По 3, часто не разреш<ающихся>, грозы в день, по два хороших ливня (обожаю Сестру мою Жизнь [1396], но… <подчеркнуто трижды>), в летн<ем> пла<тье> холодно, наспех вытаскиваю зимние шкуры. Вчера, 14-ое июля, глядела с нашего мёдонского железнодорожного моста на ракеты и дрогла [1397]. — И этого уже не люблю, не так люблю, больше по долгу службы.

_____

Но Мур — заглядение. Чудная голова, львиная. Огромный лоб, лбище, вздым<ающийся> це<лой> белой бурей кудрей. Разгов<оры> такие: Мама чеса́ет морковку (чесает — чешет — чистит). — Мама, поцелуй Мурке пузу. — Идти к папе, захватывать вещи (вещи, вязаное одеяло, обожаемое, в которое с 6 месяцев по-котиному перед сном впивается когтями <вариант: в которое влюблен>, готов стоять часами, вкагчиваясь и обмахиваясь). Спать один не хочет, среди ночи явление головы над сеткой. «Мула хочет идти в дуглу́ю каватку». Влезает. — «Дуга (друга) дать: аделя́ло!» Лезет вслед и «друг». Через минуту спим, слева Аля, посредине Мур, на Муре друг, с краю я. Кровать тесная, сон спартанский. Утром сидит у меня на голове, просыпаюсь от приблиз<ительного> чувства Атласа (думаю, держат мир и головой).

_____

Борис, всегда отвечаю сразу, если не будет писем — знай: почта. Хочу оказии для нескольких книг и фуфайки тебе, ни разу не прохожу мимо витрин мужских вещей без ревности за тебя. Пусть хоть рукавами обниму тебя — за недостатком <вариант: недостиг<аемостью>> рук.


Впервые — Новый мир, 1969, № 4, С. 196–197 (со значительными купюрами) (публ. A.C. Эфрон). СС-6. С. 272–274. Печ. полностью по: Души начинают видеть. С. 357–361.

41-27. В.Б. Сосинскому

<Между 18 и 22 июля 1927 г.> [1398]


Милый Володя,

Итак, ждем Вас — Мур, Аля и я, — в воскресенье, 24-го, к 2 ч<асам>, лучше не позже. Мур уже будет готов, сразу пойдем на вокзал, к<отор>ый от нас (говорю об электрич<еском>) четыре минуты.

До свидания и спасибо!

МЦ.

Тогда же сговоримся о чтении О<льге> Е<лисеевне>, Вам, Аде — и Наташе и Оле [1399], если хотят, моей новой вещи — Поэмы Воздуха. Лучше даже, если заранее сговоримся на два подходящих вечера на след<ующей> неделе, чтобы я сразу могла назначить.


P.S. Могу только после 8 ч<асов>.


Впервые — НП. С. 236 (с ошибкой в дате написания). СС-7. С. 85–86. Печ. по СС-7.

42-27. Б.Л. Пастернаку

<Около 24 июля 1927 г.>


Родной Борис. Птицелов жулик, знаю главного заправилу [1400], а конвенции нет — итак <оборвано>. Огорчена наверное не меньше <вариант: больше> тебя, п<отому> ч<то> за тебя. Картина знакомая: плод твоих рук (локтей) не пожинает, а пожирает другой — кому и руки только на то даны. Так было — так будет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов
Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка жизни и трудов

Перед читателем полное собрание сочинений братьев-славянофилов Ивана и Петра Киреевских. Философское, историко-публицистическое, литературно-критическое и художественное наследие двух выдающихся деятелей русской культуры первой половины XIX века. И. В. Киреевский положил начало самобытной отечественной философии, основанной на живой православной вере и опыте восточно-христианской аскетики. П. В. Киреевский прославился как фольклорист и собиратель русских народных песен.Адресуется специалистам в области отечественной духовной культуры и самому широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

Александр Сергеевич Пушкин , Алексей Степанович Хомяков , Василий Андреевич Жуковский , Владимир Иванович Даль , Дмитрий Иванович Писарев

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза