Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Спешу. Плохо пишу, простите, в доме приездный развал — только что ввалились, день ушел на поиски ключей, у меня дар — замыкать безвозвратно, как символисты некогда писали: la clef dans un puits! [1153]

Мур (сын) совсем великан, тесно ему в Медоне, на все натыкается и от неизрасходованной силы — как я — свирепеет. В Савойе блаженствовал. Про Монблан сказал: — «Хорошая гора. Только — маленькая».

А в С<анта->Маргерите я была девочкой, один из самых счастливых дней моей жизни [1154], при встрече расскажу. Пусть она будет! Обнимаю Вас

                             М. Цветаева.

PS. Имейте в виду — к нам в Медон pneu (городск<ая> воздушн<ая> почта) не ходят, — мы уже banlieue [1155]. Лучше всего известите телеграммой.

Впервые — Минувшее. С. 231–232. СС-7. С. 322–323. Печ. по СС-7.

43-30. Н.П. Гронскому

          Здравствуйте, Милый Николай Павлович!

Буду рада повидаться. Не забудьте ключ.

Лучше всего к 3 ч<асам>, когда выходим на прогулку с Муром.

До скорого свидания!

                             МЦ.

14-го Окт<ября> 1930 г.

Впервые — СС-7. С. 217. Печ. по СС-7.

44-30. А.А. Тесковой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

17-го Окт<ября> 1930 г.

Дорогая Анна Антоновна! Булгакова [1156] не при чем, ее в Савойе не было, и я с ней не переписывалась. Просто — урвала у жизни какой-то час и написала Вам. Я Вас всегда помню, т. е. Вы всегда во мне присутствуете. Свидание с Вами было бы одной из огромных радостей моей жизни. Жаль, что меня никак не пристегнешь к Достоевскому, а то бы — чудный повод к встрече [1157]. Если бы Лескова чествовали — встретились бы. Из русских писателей это мой самый любимый, родная сила, родные истоки. Мне, чтобы о человеке сказать, нужно его любить пуще всего. И о Лагерлёф [1158] сказала бы. И о Сигрид Унсет [1159] — читали ли Вы ее? Замечательная книга. Норвежский эпос. Трилогия: Der Kranz — Die Frau — Das Kreuz [1160]. Лучшее что написано о женской доле. Перед ней — Анна Каренина — эпизод. Вся вещь называется: Kristin Laurinstochter [1161]. Когда-нибудь да эту книгу приобрету. После нее долго ничего не хотелось читать.

9-го мы вернулись из Савойи. Жизнь трудная: С<ергей> Я<ковлевич> без работы — Евразия кончилась, а ни на какой завод его не примут, — да и речи быть не может о заводе, когда за 8 мес<яцев> прибавил всего 5 кило, из к<отор>ых уже сбавил два. Это больной человек. — Сейчас поступил на курсы кинематографической техники, по окончании которых сможет быть оператором. — Кончала Мо́лодца, это моя единственная надежда на заработок, но нужно ждать, зря отдавать нельзя, —

6 месяцев работы. Живем в долг в лавочке, и часто нет 1 фр<анка> 15 с<антимов>, чтобы ехать в Париж.

Иногда я думаю, что такая жизнь, при моей непрестанной работе, все-таки — незаслужена. Погубило меня — терпение, моя семижильная гордость, якобы — всё могущая: и поднять, и сбросить, и нести, и снести. Если бы я была как все женщины моего круга (NB! а есть ли у меня круг?!) — или как все писатели (моего круга, которого уже заведомо нет!), за меня бы всё делали, а я бы глядела. Женщина бы глядела, а писатель бы писал. Если буду жить в другой раз — буду знать.

Очень огорчена, дорогая Анна Антоновна, Вашим неудачным летом, погода и у нас была ужасная, но была — тишина. Удивляюсь, что богатые так дорого оплачивают шум, которого так много на улице.

_____

Оставила в Савойе — в квартире запрещено — безумно-любимую собаку, которую в память Чехии я окрестила: Подсэм (поди сюда?). Это был chien-berger-quatre-yeux [1162], черная, с вторыми желтыми глазами над глазами-бровями. Никого за последние годы так не любила [1163].

_____

Мо́лодца кончила совсем (рифма: Подсэм!), на днях повидаю Гончарову, будем думать — что дальше? Сейчас продолжаю большую вещь о Царской Семье, начатую еще прошлой зимой. Писать некогда, но все-таки пишу. Жизнь, из-за безденежья, еще не налажена. Никого, кроме Гончаровой, из парижских, не хочется видеть: у всех настолько другая жизнь — и внешняя и внутренняя. — Распродаю вещи, прекрасные шелковые платья, которые когда-то подарили — за грош.

Да! Совсем о другом: подружилась — издалека — со старой (годами, а не сердцем) приятельницей Рильке [1164], живет в Швейцарии, на чудном Bodensee [1165], там у нее старый дом в старом саду. Шлет мне все его книги, вчера получила второй том его писем, чудное издание Insel-Verlag’a [1166]. Большая радость.

_____

Помните ли Вы, дорогая Анна Антоновна, некоего Владика Иванова [1167], племянника Завадского. Он сейчас служит в какой-то американской компании транспорта, и за полгода уже два раза был в Чехии — на сутки. Много и с любовью рассказывал о Праге.

Был и во Вшенорах, где все изменилось — застроилось. Разыскивал там свою собаку, которую кому-то передал, уезжая — ни человека, ни пса!

_____