Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Марины Ивановны Цветаевой-Эфрон

Прошение

Покорнейше прошу Комитет оказать мне посильную помощь. Муж болен (туберкулез), дочь учится и нужно платить за школу [1240], литературного заработка никакого, — положение ужасное.

                             Марина Цветаева

Впервые — ЛО. 1990. С. 107. СС-6. С. 664. Печ. по СС-6.

2-31. Н.С. Гончаровой

<Начало года.> [1241]

Дорогая Наталья Сергеевна! Большая просьба: устройте мне встречу с Авксентьевым [1242], с которым, единственным из редакторов Совр<еменных> Записок, я не знакома и на которого, говоря о культурности редакции, все ссылаются.

Мне необходимо видеть его по делу двух рукописей — чужой и «Перекопа», от которого Воля России окончательно отказалась [1243]. А устроить его мне нужно, — жить совершенно не на что, а работала я над ним полгода. Всего этого Авксентьеву не сообщайте, и Перекопа не называйте, — просто: мне хотелось бы видеть его по делу. Трудность в том, что я ему своего Перекопа на прочтение дать не могу, он у меня не переписан, а переписывать не наверняка слишком большая трата времени. Мне придется ему почитать, как — помните — на вечере [1244]. Нельзя ли было бы устроить встречу у Вас? Пусть назначит, условившись с Вами, день и час на той неделе. Лучше вечером, но могу уже с 5 ч<асов>. Словом — дело Ваше и его. В Медон мне его звать не [зачеркнуто полторы строчки] хочется, он наверное очень занят. А в редакции встречаться — дело гиблое. На удачу с Перекопом у меня мало надежды, не принят уже в двух местах. Совр<еменные> Записки наверное будут —третье. Но попытаться нужно — для очистки деловой совести.

Когда же Вы к нам соберетесь? Сегодня, например, дивный день. Лес ждет.

Целую Вас.

                             МЦ.

<Приписка на полях:> Ваши «Мрамора» и «Раздорожье» [1245] вспоминаю как зачарованная. Вычеркнутое — начало письма Пастернаку [1246].

Впервые — Наше наследие. 2005. С. 83. Печ. по тексту первой публикации.

3-31. А.А. Тесковой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

22-го января 1931 г.

Дорогая Анна Антоновна, сердечно рада, что дошло. Да, лилия бурбонская и вещичка старая, купила я ее на самой длинной улице Парижа — Vaugirard — у старого учтивого антиквара, который все никак не мог утешиться, что Avant-Guerre [1247] ушло безвозвратно. A Avant-Guerre —для него — des ballots de turquoises d'ambre, de lapis-lazuli [1248], — словом «же́мчуга — куры не клюют!» [1249] — как в сказке. Я, собственно, хотела Вам колечко — подходящего не оказалось — взяла медальон. Но в колечке не отчаиваюсь, только — но́сите ли Вы?

Живу средне. Единственное утешение — тетрадь и Мур. Аля совсем от рук отбилась, жду ее целыми днями из школы, возвращается когда хочет, несмотря на все мои просьбы и угрозы (NB! чем — грозить??), все свободное время (NB! мое свободное время, т.е. когда бы она занималась хозяйством или гуляла бы с Муром, а я — писала) проводит у Лебедевых (помните, волероссийские, пражские?) с девочкой, с которой дружит [1250]. Дома — скучно, там — весело, дома — обязанности, там — веселье, дома — посуда — там «чай пить». Дома — дома, там — «гости». Добиться ничего не могу. Магнит чужого уюта и собственного выбора. Так и сижу целые дни и вечера. Является: «мама, простите, но…» (и т.д.) Сло́ва не держит никогда. Ей 17 лет, это и много и мало. Для наказаний — много, для примирения (моего) — мало. Люди живущие вместе должны считаться друг с другом, каких бы лет они ни были. «Приду в 2 ч<аса»> А приходит — в 6 ч<асов>. Каждый день. Богатые своих 17-летних дочерей отдают в швейцарские и немецкие пансионы, бедные — служить. И то и другое — порядок. А что я могу? — Терпеть? — Но как я этого не <подчеркнуто трижды> умею! (Всю жизнь терплю, но — со скрежетом).

С<ергей> Я<ковлевич> рассеян, озабочен не тем — и еще меньше педагог чем я. В этом он мне не помощь, а — наоборот — пассивностью своей — помеха. Кроме того, тут же при детях постоянно обрушивается на меня. — «Это (т.е. какое-нибудь распоряжение или требование мое) —идиотизм». С какой стати той же Але с этим требованием — считаться? Словом, так или иначе виновата всегда — я.

Мур пока меня только радует: еще мне верит и со мной считается. Но — Соломонов перстень — и это пройдет [1251].

Стало-быть остается — тетрадь.

_____

С французским Мо́лодцем пока ничего не вышло. Издательский кризис. Поэтов не издают совсем. 8 месяцев работы. — И иллюстрации Гончаровой (очень здесь известной) не помогли.

Перекоп (6 месяцев работы) — лежит. В<оля> Р<оссии> взять не может (Добровольчество!), а Современные Записки даже не ответили. Такова же судьба вещи, которую сейчас (уже около года) пишу — Поэма о Царской Семье. Все это — на потом, когда меня не будет, когда меня «откроют» (не отроют!).