Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Впервые — Несколько ударов сердца. С. 192. Печ. по тексту первой публикации.

14-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Медон, 3-го марта 1931 г.

Дорогая Саломея! Высылаю Вам Новую газету [1303] — увы, без своей статьи, и очевидно без своего сотрудничества впредь. Как поэта мне предпочли — Ладинского [1304], как «статистов» (от «статьи») — всех. Статья была самая невинная — О новой русской детской книге [1305]. Ни разу слова «советская», и равняла я современную по своему детству, т.е. противуставляла эпоху эпохе. Политики — никакой. Ннно — имела неосторожность упомянуть и «нашу» (эмигрантскую) детскую литературу, привести несколько перлов, вроде:

В стране, где жарко греет солнце,
В лесу дремучем жил дикарь.
Однажды около оконца
Нашел он чашку, феи дар.

Дикарь не оценил подарка:

Неблагодарен был, жесток.
И часто чашке было жарко:
Вливал в нее он кипяток.

А черный мальчик дикаря

Всегда свиреп, сердит и зол —
Он, ЛОЖКУ БЕДНУЮ МОРЯ,
Всегда бросал ее на ПО́Л (NB! ударение)

и т.д.

— Попутные замечания. — Противуставление русской реальности, верней реализма — этой «фантастике» (ахинее!), лже-фантастики тамбовских «эльфов» — почвенной фантастике народной сказки. И т.д.

И — пост-скриптум: «А с новой орфографией, по к<отор>ой напечатаны все эти прекрасные дошкольные книги, советую примириться, ибо: не человек для буквы, а буква для человека, особенно если этот человек — ребенок».

И — пространное послание Слонима: и в России-де есть плохие детские книжки (агитка) — раз, он-де Слоним очень любит фей — два. А —невымолвленное три (оно же и раз и два!) — мы зависим от эмиграции и ее ругать нельзя. Скажи бы та́к — обиды бы не было, — да и сейчас нет! — много чести — но есть сознание обычного везения и — презрение к очередным «Числам».

А стихов — мало, что даже не попросили, а на вопрос: будут ли в газете стихи? — Нет. — Раскрываю: Ладинский.

Словом, мой очередной деловой провал. Вырабатывать (NB! будь я не я или, по крайней мере, хоть лошадь не моя!) могла бы ежегазетно франков полтораста, т.е. 300 фр<анков> в месяц.

Перекоп лежит, непринятый ни Числами, ни Волей России, ни Современными (NB! Руднев — мне: «у нас поэзия, так сказать, на задворках»). Мо́лодец (франц<узский>) лежит, — свели меня с Паррэном [1306] (м<ожет> б<ыть> знаете такого? советофил, Nouv Revue Franç [1307] — женат на моей школьной товарке Чалпановой [1308], — читала-читала, в итоге оказывается: стихов не любит (NB! ТОЛЬКО СТАТЬИ!) и никакого отношения к ним не имеет (только к статьям!). Так и ушла, загубив день. — Встреча была где-то в 19-ом arrond [1309], на канале.

Вещь, к<отор>ую сейчас пишу — все остальные перележит.

_____

А дела на редкость мрачные. Всё сразу: чехи, все эти годы присылавшие ежемесячно 300 фр<анков>, пока что дали только за январь и когда дадут и дадут ли — неизвестно. Д<митрий> П<етрович> уже давно написал, что помогать больше не может, — не наверное, но почти, или по-другому как-то, в общем: готовьтесь к неполучке. Вере С<увчин>ской (МЕЖДУ НАМИ!) он потом писал другое, т.е. что только боится, что не сможет. А терм 1-го апреля и не предвидится ничего. Мирские деньги были — квартирные. Просто — негде взять. С газетой, как видите, сорвалось, сватала Перекоп Рудневу — сорвалось, Мо́лодца — Паррэну и другим — сорвалось.

Поэтому, умоляю Вас, дорогая Саломея, не называя меня — воздействуйте на Д<митрия> П<етровича>. Без этих денег мы пропали. Если бы он категорически отказался, но этого нет: «боюсь, что не смогу» —пусть не побоится и сможет. (NB! этого не сообщайте, вообще меня не называйте, просто скажите, что я — или мы (NB! он больше С<ергея> Я<ковлевича> любит!) в отчаянном положении, что я сама просить его не решаюсь, — словом, Вам будет виднее — ка́к!).

Этот несчастный терм (1-го апреля) — моя навязчивая мысль.

— Единственная радость (не считая русского чтения Мура, Алиных рисовальных удач и моих стихотворений) — за все это время — долгие месяцы — вечер Игоря Северянина [1310]. Он больше чем: остался поэтом, он — стал им. На эстраде стояло двадцатилетие. Стар до обмирания сердца: морщин как у трехсотлетнего, но — занесет голову — все ушло —соловей! Не поет! Тот словарь ушел.

При встрече расскажу все как было, пока же: первый мой ПОЭТ, т.е. первое сознание ПОЭТА за 9 лет (как я из России).

_____

Обнимаю Вас, дорогая Саломея, умоляю с Мирским.