Бровь моя так и осталась с лысиной, т.е. я — полуторабровой.
ГОВОРЯ С Д<МИТРИЕМ> П<ЕТРОВИЧЕМ> НЕ УПОМИНАЙТЕ НИ О КАКОЙ ВЕРЕ.
P.S. А вдруг Вы уже вернулись и с Д<митрием> П<етровичем> говорить не сможете? Дни летят, Ваше письмо — только что посмотрела —от 20-го, и Вы пишете, что Вы уже две недели в Лондоне. Посылаю на Colisée в надежде, что перешлют.
Как ужасно, что я Вас только сейчас благодарю за иждивение!
Впервые —
15-31. Р.Н. Ломоносовой
Дорогая Раиса Николаевна! Столько Вам нужно рассказать и сказать, но начну с самого тяжелого: мы совершенно погибаем.
Люди, которые нам помогали пять лет подряд, неожиданно перестали: м<ожет> б<ыть> — устали, м<ожет> б<ыть> действительно не могут [1311]
. С чешской стипендией (350 фр<анков> в месяц) то же: с января (нынче март) ничего. Мы должны кругом: и в лавку, и угольщику, и всем знакомым, живем в грозе газа и электричества и,Пыталась с Перекопом. Три попытки — три отказа. («Числа», «Воля России», «Современные Записки». Последние, устами редактора Руднева — последнего городского головы Москвы: «У нас поэзия, так сказать, на задворках. Вы нам что-нибудь лирическое дайте, коротенькое, строк на 16» (т.е. франков на 16)). С франц<узским> Мо́лодцем — ничего. Читала — порознь — четырем поэтам. Восхищение — поздравления — и никто пальцем не двинул [1312]
. Свели меня (на блинах) с одним из редакторов Nouvelle Revue Française [1313], к<отор>ый женат на моей школьной товарке Чалпановой [1314]. Тип французского коммуниста, советофил. Слушал — слушал — и: «В стихах я ничего не смыслю, я заведую отделом статей по такому-то вопросу. Но — при случае скажу. — Приносите, только будьте готовы к отказу. Кроме того, денег у нас все равно нет».Весь последний месяц билась с этими двумя вещами. Безнадежно. То — «издательский кризис», то — «вещь нова» (это — о франц<узском> Мо́лодце). Перекоп же просто никому не нужен. И не скрывают.
Дальше. Начинается у нас Новая литер<атурная> газета. Приглашают. Что́ угодно — только непременно в 1 № [1315]
. Пишу статью о новой русской детской литер<атуре>. Сравниваю с дошкольными книжкамиПровалились и эти сто.
Словом — БЬЮСЬ. Бьется и С<ергей> Я<ковлевич> со своей кинемат<ографической> школой, бьется и Аля со своим рисованьем (на конкурсе иллюстраций — вторая, — «поздравляли») и вязаньем —50 фр<анков> ручной дамский свитер с рисунком. Весь дом работает —и ничего. Писала ли я Вам, что у меня от общего истощения (была в клинике у хорошего проф<ессора>) вылезло полброви, прописал мышьяк и массаж, — вот уже месяц как была: не растет, так и хожу с полутора.
Ждать неоткуда. Через три недели терм. Удушены долгами, утром в лавку — му́ка. Курю, как в Сов<етской> России, в допайковые годы (паек мне дали одной из первых, потому что у меня от голоду умер ребенок [1316]
) курю окурковый табак — полная коробка окурков, хранила про черный день и дождалась. С<ергей> Я<ковлевич>Иду, плачу — не от унижения, а от кашля, который буду слышать всю ночь. И от сознания
Так живу. Ныне на последние деньги марку и хлеб. Фунт. Уже съели. (Я и в России не умела беречь — когда фунт.)
И вот просьба. Ведь через 6-8 мес<яцев> С<ергей> Я<ковлевич>
Просила еще в одном месте — тоже женщину — большого друга поэта Рильке, о котором я столько писала, но не знаю, пока молчит [1317]
. Чувство, что все места (в сердцах и в жизни) — уже заняты. На столбцах — наверное.