Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Нет, лучше где-нибудь на море или в горах, в тишине. Со своими, без чужих. С какой-нибудь одной книгой на все лето. Такая у меня была прошлым летом — знаете ли? — Sigrid Undset — три части: Der Kranz — Die Frau — Das Kreuz [1375]. Всего около 2000 стр<аниц> и — ни одной лишней строки. Норвежский эпос — и женский эпос. Вся страна и вся судьба. Кажется за нее именно получила нобелевскую премию. Наверное переведена на английский, я читала по-немецки, так все лето и прожила — в Норвегии.

— Кто с Вами целые дни — раз лежите? Чуб работает, Ю<рий> В<ладимирович> наверное тоже занят. Есть ли у Вас в Лондоне близкие друзья? Тоскливо — когда сердце!

А вот вещь которая Вас обрадует и с которой может быть и следовало начать: вчера чек на 25 долл<аров> от Вашего Тихвинского. Правда — удивительно? Факт отдачи удивителен, независимо от человека. Просит прислать две расписки, одну Вам, одну ему. Вашу — прилагаю [1376]. С несказанной благодарностью. Теперь сразу смогу внести за Алину школу, и еще останется. Терм, благодаря Вам, будет завтра выплачен целиком. А теперь и с Алиной школой устроено! Не примите за сухость, но просто: слов нет.

Аля получила первый приз на конкурсе иллюстрации. Теперь сама гравирует свою вещь (в первый раз). Если удастся, пришлю Вам оттиск. Результат конкурса — бесплатное обучение гравюре (в этой школе за каждый курс отдельно).

Написала нынче Борису. Вспоминала, как и я хотела уйти (6 лет назад) [1377]. Выбор был между язвой (если уйду от С<ергея>) и раной (если уйду от другого). Выбрала чистое: рану. Я своим счастьем жить не могу, никогда с ним не считалась, просто на него глубоко́, отродясь неспособна. Прошу Б<ориса> только об одном — жить.

А Вас, дорогая и милая и близкая и далекая, незнакомородная Раиса Николаевна — выздоравливать, то есть: верить в сердце.

О своем злосчастном Перекопе в другой раз. И об очередном большом огорчении — одном отъезде [1378].

Обнимаю в бесконечно благодарю. Все получила.

                             М.

<Приписки на полях:>

У нас после жаркой весны — ледяные ветра, но с дивной синевой, точно на океане.

Скоро пришлю Вам карточку Мура, нынче снимали. И напишу Вам о нем.

Впервые — Минувшее. С. 261–262. СС-7. С. 335–336. Печ. по СС-7.

26-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Сердечное спасибо, дорогая Саломея!

Башмаки куплены — чудные — будут служить сто лет.

Обнимаю Вас!

ТВЕРДООБУТАЯ

                             МЦ.

Что Ваша Голландия? Ваш голландец (летучий) уже здесь [1379]. Скрывается (NB! Кажется — только от меня!)

Медон, 31-го марта 1931 г.

Впервые — СС-7. С. 136. Печ. по СС-7.

27-31. Р.Н. Ломоносовой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

12-го апреля, первый день Пасхи <1931>

Христос Воскресе, дорогая Раиса Николаевна!

Какой ужас с сыном! [1380] Если я до сих пор не могу опомниться — каково Вам? Слава Богу, что не дали беде ходу, вмешались и пресекли сразу. В таких случаях обыкновенно ждут утра, а когда утро приходит оказывается, что именно утра не нужно было ждать. (Почему беда так любит ночь?)

Дай Вам Бог — нынче Пасха, лучший день в году и все добрые пожелания должны сбыться! — Дай Вам Бог скорее и вернее успокоиться, для Вас дело не в Вас, мать лично неуязвима, — только через сына — дай Бог Вашему скорой и верной поправки. М<ожет> б<ыть> лучше, что так разом прорвало, а то бы с медленным процессом внутри, тянулось бы и тянулось, теперь чувство, что внутри — чисто.

(Виноват ли в происшедшем врач, оперировавший в первый раз? Его ли недосмотр, или развилось самостоятельно?)

Часто-часто среди дня укол в сердце — мысль о Вас и Вашем сыне.

Напишите скорей, хотя бы два слова, о дальнейшем ходе болезни — если найдете минутку.

Вчера Мур впервые был с нами у заутрени — 6 лет, пора — впервые видел такую позднюю ночь, стояли на воле, церковка была переполнена [1381], не было ветра, свечи горели ровно, — в руках и в траве, — прихожане устроили иллюминацию в стаканах из-под горчицы, очень красиво — сияющие узоры в траве.

Нынче блаженный день, весь его провели в лесу, уйдя от могущих быть визитеров.

Жду весточки, обнимаю, люблю, болею. Дай Бог!

                             МЦ.

Письмо залежалось, были проводы двух друзей, — Кн<язя> С<ергея> Волконского на Ривьеру (болен, в Париже жить запрещено) и Е<лены> Извольской — в Японию [1382].

Но все-таки посылаю, чтобы не думали, что о Вас не думала.

Впервые — Минувшее. С. 264–265. СС-7. С. 337. Печ. по СС-7.

28-31. Н.П. Гронскому

<Между 12 и 19 апреля 1931 г.> [1383]

               Милый Н<иколай> П<авлович>

Я совершенно запамятовала когда вечер с С<ергеем> М<ихайловичем>. А мне как раз нужно провожать на днях свою приятельницу, в путь еще более дальний [1384].

Ради Бога нынче в течение дня оставьте мне записку под дверью, — нас целый день не будет — с днем, часом и местом нашей встречи.