Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

               Дорогая Анна Антоновна!

Наконец мой вечер позади [1405] и я могу Вам написать.

Но до рассказа о всех событиях — вечер, отъезда Е<лены> А<лександровны> Извольской, новой дружбы с Еленой — хочу сказать Вам, что Вы в моей жизни присутствуете непрерывно, что — а этого кажется не могу сказать никому, кроме Вас — хотела бы не встречи с Вами, а жизни с Вами.

Нынче на Колониальной выставке [1406] (весь Париж перебывал, я — кажется — последняя) меня взяла острая тоска по Вас, под пальмами, в синем тумане настоящих тропик. Сколько тут дам и господ ходит, сколько аппаратов щелкает, запечатлевая все тех же дам и господ — таких случайных! — а Вас, которой все это: Индо-Китай, Судан, Конго и т. д. — так много бы дало, и которая, этим, всему (и мне!) так много бы дали — нету. И, проще: всегда когда вижу что-нибудь красивое, редкое, настоящее — думаю о Вас и хочу видеть это с Вами. (Боже, до чего слабое, должно быть, мое хочу во всем, кроме работы! До чего я для себя не умею хотеть!)

Дома у меня жизнь тяжелая — как у всех нас — мы все слишком особые и слишком разные, коллекция, а не семья! Каждому нужно — физически — место, к<оторо>го нет: все друг у друга под локтем и по́д боком… С работой у меня весь этот «школьный год» (конечно — школа!) тоже не блестяще: Аля много в Париже из-за — своей школы, я с Муром, который труден, — кроме того пишу вещь, которая при невероятной трудности осуществления (сколько раз — бросала!) никому не нужна — поэму о Царской Семье. Не только не нужна, но вот нынче письмо из Лондона от незнакомой мне знакомой моей московской сестры [1407]: умоляет — во имя сестры — ничего «такого» не печатать, иначе той грозит высылка на Соловки.

Это отнимает у меня последний кураж. Слишком много у меня и так уж «посмертных сочинений».

И вот, возвращаясь к Вам — к нам — если бы жили в Медоне!

Все окружение меня считает сухой и холодной, — м<ожет> б<ыть> и так — жизнь, оттачивая ум — душу сушит. И потом, знаете в медицине: подавленный аффект, напр<имер> горе или радость, сильная вещь, которой не даешь ходу, в конце концов человек остро заболевает: либо сильнейшая сыпь, либо еще какой-нибудь внешний знак потрясения.

Так вся моя взрослая жизнь: force refoulée, désir créateur — refoulé [1408], что я иного в жизни делаю как не-пишу — когда мне хочется, а именно: все утра моей жизни?! 14 лет подряд.

Это тоже холодит и сушит.

_____

Сердечно рада, что мои скромные подарки понравились, как охотно послала бы их Вам через себя, т. е. чтобы — из рук в руки!

У нас не лето и не весна, не знаю что́, нынче 3-ье июня и, с весны, пятый хороший день. Нет куражу и на летние мечты: денег вечер принес мало, п<отому> ч<то> полный зал был полон 5-франковыми, а не 25-ти франковыми слушателями (т. е. любящими, а не нелюбящими!) На лучший конец — тысяча фр<анков>, из к<отор>ых немедленно нужно изъять квартирный налог (575 фр<анков>!) и газ (около ста). Немного останется. И — не умею я устраиваться!

_____

Пишите о себе: сняли ли дачу, где, когда едете? Вам то необходимо после такой трудовой зимы!

— М<ожет> б<ыть> в будущем году свидимся? М<ожет> б<ыть> не я в Чехию, а Вы в Париж? Обнадежьте!

Вот ничего и не написала Вам о событиях, очевидно дело не в них. Очень тороплюсь, пользуюсь сном Мура, а то — опять гулять по тем же — сначала камням, потом тропинками. Насколько я больше любила вшенорский лес! Всю ту жизнь, по которой никогда не перестану тосковать.

Обнимаю

                             МЦ.

Аля напишет отдельно, а пока нежно целует.

Сердечный привет и память Вашим.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 91–92 (с купюрами). СС-6. С. 394. Печ. полностью по: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 148–150.

37-31. C.H. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et O.)

2, Av Jeanne d'Arc

11-го июня 1931 г.

               Дорогая Саломея,

Вы наверное уже приехали. Открытки — чудные, каждая — драгоценность, — не знаю почему: единственный вид живописи мне глубоко́-близкий. Аля в очаровании и благодарит вместе со мной.

Да! Хотите, когда приеду, захвачу ту прозу (Мандельштам — Иванов) [1409] и почитаю? А то — долго не будет напечатана.

До встречи, надеюсь скорой.

                             МЦ.

Впервые — СС-7. С. 140–141. Печ. по СС-7.

38-31. Р.Н. Ломоносовой

Meudon (S. et О.)

2, Av Jeanne d'Arc

17-го июня 1931 г.

               Дорогая Раиса Николаевна!

Давно не писала Вам, и Вы давно не писали. Будем надеяться: pas de nouvelles — bonnes nouvelles [1410].

Причина моего неписания: мой ежегодний вечер [1411] со всем предшествующим и последующим: сначала просьбами о размещении билетов, (потом?) благодарностями за размещенные. Вечер — душевно — был необычайно-удачным: решила провести его одна, без других участников, так сказать — всухую, и вышло лучше чем когда-либо. (Раньше у меня играли, пели, даже танцевали, и публика, которую я же хотела развлечь, всегда укоряла.)