Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Не будучи близка твоему отцу, по существу согласная с С<ергеем> М<ихайловичем>, здесь скажу, что он реплики твоего отца не понял, явного холода и скрытой гордости (радости) ее.

<На полях:>

Он здесь бежал от того же САМО-хвальства, от к<оторо>го всю жизнь бежит В<олкон>ский. Но у В<олконского> детей нет, и он не ЗНАЕТ, что САМО- может распространяться и на сына — ошибочно, конечно. Я за и на своих всегда явно радуюсь, СКРОМНОСТЬ ПОЭТА, ЗНАЮЩЕГО, ЧТО ЛУЧШАЯ СТРОКА — САМА.

Но этого не знает — твой отец!

Обнимаю тебя. М.

Страстно жду ответа насчет Мура (лепки). Я не знаю твоей мамы, ты ее знаешь, не испорть НАТИСКОМ дела!

Все лето и каждый день благодарю тебя за аппарат.

Твой подарок.

Впервые — Несколько ударов сердца. С. 125–126. Печ. по тексту первой публикации.

93-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Pontaillac. Charente Infér

Villa Jacqueline.

17-го сентября 1928 г.

Дорогая Саломея, можно Вас попросить об иждивении? 25-го мы уезжаем, и предстоят платежи.

Наш отъезд — последний, и нас никто не провожает. Провожали и проводили всех.

В Руаян я больше никогда не вернусь, когда возвращаются — вещи двоятся. Кроме того, Руаян для меня кусок жизни, а не город. Отсюда — невозвратность.

Хорошее лето, без событий, одна природа. Я бы долго могла так жить, если бы не, с половины лета, угроза отъезда. А отъезд для меня — помимо лирики — сломанные или испорченные за лето вещи, страх очной с ними — хозяйка, счеты, подсчеты, увязка, отправка, — БОЮСЬ И НИ О ЧЕМ другом НЕ ДУМАЮ, вот уже две недели.

Я страшный трус, Саломея.

Напишите мне словечко о своей жизни, давно не писали. Встала ли Ирина [487]? Скоро увидимся, мне здесь всего 8 дней.

Пишу во втором ночи, целый день снимала и печатала, только что — проявляла, много хороших снимков, покажу.

Целую Вас

                             МЦ.

Впервые — СС-7. С. 117–118. Печ. по СС-7.

94-28. Н.П. Гронскому

Понтайяк, 5/18-го сентября 1928 г. —

двойной цифрой всё сказано [488]

М<акс> Волошин, когда увидел меня в первый раз, сказал: «Двойной свет Возрождения» [489]. Мне было 15 лет, Волошину за тридцать [490]. То же мне сейчас говоришь — ты. Христианка. Невытравимая. Но — до Христа, без Христа. Рассеянный свет христианства. М<ожет> б<ыть> не могу перенести мысли, что Христос уже был, что нечего ждать [491]. (О как бы меня обспорили богословы!) Что БОЛЬШЕЕ — позади. Идти к Христу для меня — физический оборот головы назад, в те поля, в ту Палестину, в было. (Господи, Колюшка, до чего странно: смотри первую строку: «двойной цифрой все сказано», — я об Алином рождении говорила, и вслед — почти слово под словом: «двойной свет Возрождения», без всякой связи. — Переигралось.)

Сегодня подарила Але твоего Уленшпигеля, надпись не уничтожив, а закрыв. На столе лежали две книги в одинаковых обертках — твой Уленшпигель и твой Рильке. Я, думая, что Уленшпигель, раскрываю: Франческа и Паоло — Р<ильке> — Родэн, изумительная вещь [492]. Вот! вот! вот! О как бы меня с Хлоей и Франческой понял Родэн, уже понял, — ее! Она рукой закрывает ему глаза, не то вцепилась в волосы, не то: «не гляди», это — борьба, это — СТРАДАНИЕ. Где тут услада? Не переношу благополучия в любовной любви, очевидно — не переношу брака. Верней, — брак сам не переносит любовной любви, она его разрушает, разрушит. Люблю любовников (и слово и всё) — или уж братьев и сестер (лучше оба в одном) — а не женихов и невест, ибо что же Хлоя как не «невеста», Дафнис — как не «жених». О, ИДИОТЫ!

Невинность? Невинность, когда так любят, что о ПОЛЕ не думают, уничтожают его — объятьем. Франческе все равно, что Паоло друг, а не подруга, для нее Паоло — ЛЮБОВЬ. Для Хлои Дафнис — мужчина.

Понял меня?

Франческа до книги играла в куклы, Хлоя до Дафниса — сказала бы, да… Хлоя Дафниса раз-любила на кусочки, Франческа — того — целиком, ни queue ni tête [493], ОН.

Я говорю сейчас не как христианка, а как монашка, — ТА. Бог Франческу удостоил ада, мог бы и рая, — а куда с Хлоей? Куда с телом? В землю, гний. Хлоя, понимаешь, неодушевленный предмет. Если это природа, я за против-природу

…Мне синь небес и глаз любимых синь
Слепят глаза. Поэт, не будь в обиде,
Что времени им нету на латынь.
Любовницы читают ли, Овидий?
Твои — тебя читали ль? Не отринь
Наперсницу своих же Героинь. [494]

Я — 20-ти лет. Предшествующая строка:

«Нечитанное мною Ars Amandi [495]

.Мне синь небес…»