Марина Цветаева. Письма 1933-1936

Впервые — Русский литературный архив. С. 221-224 (с купюрами). Печ. полностью по СС-7 С 395-399.

17а-35. Ю.П. Иваску

<8 марта 1935 г.>[1042]

<…> Что пишу? Ничего. Зарабатываю переводами бездарных революционных <зачеркнуто: стихов> песен[1043]. Посылаю два образца — и переводы, <…> Мне жаль себя, своей головы, своих рук — на это.

Оплачивают — 12 строк из 40 — равно 25 франкам. Переводя песни, я работала неделю, всё свое свободное время, а денег еще не видела.

Топлю, вытрясаю из печи, все время гаснущей, готовлю, мою посуду, 4 раза (8 концов) хожу за сыном в школу, штопаю, стираю, мету. С уходом дочери весь дом на мне. От этой помощи и ушла. Бог с ней!

У меня позорно-черная жизнь, которой Вы не мыслите. Даже вечером не могу уйти продышаться — сын не хочет оставаться один, да я бы никогда и не оставила, ибо я немецкая мать, ежеминутная и комнатная. Так же растила и Алю. У меня вся жизнь (18 лет — 40 лет) ушла на детей.

Жизнь — как последний год в Советской России. Там тогда были — друзья. И мои стихи были нужны. Здесь — никому. Здесь я не числюсь.

Мое единственное утешение — сын (очень своеобразный и <нрзб.>, в меня по характеру) и дерево: каштан перед окном комнаты, в окне комнаты. Он скоро будет цвести.

Но у других природа — фон. У меня она сама — действующее лицо.

_____

Н<иколай> П<авлович> Г<ронский> — литовского происхождения. Шляхтич[1044]. Невероятная самостоятельность (из-за нее и разошлись)[1045]. Из него ничего не могло выйти, кроме поэта, Это мой единственный поэт выкормыш, кость от кости.

Божнев? Андреев? Ничем не связана, кроме случайного личного (поверхностного) знакомства, и может быть — говорю об Андрееве, Божнева не знаю[1046] — <зачеркнуто: истинности призвания> приверженности к рабочему столу. А так — белокровие. Думаю, в конце концов, что единственна верное связующее между людьми — сила. Мне чуждая сила роднее родной (по содержанию) слабости. Просто весь Маяковский роднее — всех воспевающих старою мира. Завод, площадь Маяковского роднее белых колонн феодальною замка поэта Бунина[1047]. <зачеркнуто: Мне дано — маяковским голосом — феодальные замки> И эмиграция, не приняв меня в лоно права. Она, как слабое издыхающее животное, почуяло во мне врага. Ибо если сила всегда прощаем слабости, то слабость силе никогда, ибо это для нее вопрос жизни и смерти.

А сила силе всегда прощает — всё. Поэтому Советская Россия: чуждая мне и моему мировоззрению ненавистна — мне все наперед простит, зная, что я в какой-то мере — свой.

Почему не еду? Не хочу и не могу еще раз ломать жизни — мне вообще не хочется жить. Мне бы хотелось: большой пустой комнаты, одинокого чистого стола — и свободы двух локтей. Надоело бороться за жизнь, которую я вообще не люблю (процесс). Я бы хотела, чтобы кто-то взял бы меня на откуп как Сибирь[1048].

_____

О другом. В моем Посмертном подарке о Гронском — 600 печатных строк Последних Новостей. Сделайте доброе дело, возьмите вещь в Новь[1049], — даром даю и больше в Вашем журнале просить не буду. Мне это нужно для него. А то — вещь появится на сербском и на чешском[1050], а на русском — нет. И это мне бесконечно — горько. Сделайте это для меня и для него в порядке исключения — хотя бы его, настоящего поэта из числа живых — для включения в число живых.

Сделайте это.

Жду ответа.

Но — без сокращения (написано очень коротко). Это была бы мне большая радость.

Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3. ед. хр. 26а. л. 10–13, 16).

18-35. Ю.П. Иваску

<Март 1935 г.>[1051]

Приезжайте в П<ариж>. Расскажу[1052]. То, чего никогда не прочтете — даже в моей рукописи о нем, живом, даже в нашей переписке, где он считался с детской ревностью моей дочери, а я — не хотела быть ему слишком всем. Переписка с обеих сторон чрезвычайно бережная. Он считался с моей семьей, я — с его юношеством, — и оба с временем и местом. Мы же должны были скоро, скоро встретиться и всё друг другу сказать!

Я бы Вам не рассказала, я бы Вам показала его.

_____

«Трагических обстоятельств» не было. Он был счастлив. Его все любили. Он готовил свою книгу и ни в кого не был влюблен. Он только что был у матери, только что посадил ее на автобус (Мама! осторожней!) и вез своему старому морскому другу — в Медон — чужой морской бинокль. Мы с Г<ронским> под поезд с чужими Цейесами[1053] не бросаемся.

Впервые — НСТ. С. 505–506. Печ. по тексту первой публикации,

19/20-35. А.А. Тесковой

Vanves (Seine)

33, Rue Jean-Baptiste Potin

12-го марта 1935 г.

                         Дорогая Анна Антоновна,