Читаем Марина Цветаева. Письма 1937-1941 полностью

Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Марина Ивановна Цветаева

Сердечный привет Вам обоим, надеюсь, что подарок Вас порадует.

МЦ.

Впервые — Марина Цветаева в XXI веке. 2005. С. 34. Печ. по тексту первой публикации.

37-37. А.Э. Берг

Vanves (Seine) 65, Rue JB Potin

26-го Октября 1937 г.

Дорогая Ариадна,

Если я Вам не написала до сих пор — то потому что не могла. Но я о Вас сквозь всё и через всё — думала.

Знайте, что в Вашей страшной беде[162] я с Вами рядом.

Сейчас больше писать не могу потому что совершенно разбита событиями, которые тоже беда, а не вина[163]. Скажу Вам, как сказала на допросе[164]:

— C’est le plus loyal, le plus noble et le plus humain des hommes. — Mais sa bonne foi a pu être abusée. — La mienne en lui — jamais^{58}.

Обнимаю Вас и — если это в последний раз — письменно и жизненно — знайте, что пока жива, буду думать о Вас с любовью и благодарностью.

Марина

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 77. СС-7. С. 508–509. Печ. по СС-7.

38-37. А.Э. Берг

Vanves (Seine) 65, Rue JB Potin

2-го ноября 1937 г., вторник

Ариадна родная,

Лягушка конечно Ваша: неужели Вы думаете, что я могла ее иначе воспринять — и принять. Эта Ваша лягушка охраняла меня целое лето, со мной шла в море, со мной писала повесть о Сонечке, со мной горела (горели ланды, мы были в кольце огня), и всё это были — Вы.

Вижу пред собой Ваше строгое, открытое, смелое лицо, и говорю Вам: что бы Вы о моем муже ни слышали и ни читали дурного — не верьте, как не верит этому ни один (хотя бы самый «правый») из его — не только знавших, но — встречавших. Один такой мне недавно сказал: — Если бы С<ергей> Я<ковлевич> сейчас вошел ко мне в комнату — я бы не только обрадовался, а без малейшего сомнения сделал бы для него всё, что мог. (Это в ответ на анонимную статью в Возрождении.)[165]

Обо мне же: Вы же знаете, что я никаких «дел» не делала (это, между прочим, знают и в сюртэ, где нас с Муром продержали с утра до вечера)[166] — и не только по полнейшей неспособности, а из глубочайшего отвращения к политике, которую всю — за редчайшими исключениями — считаю грязью.

Дорогая Ариадна, пишите мне! (Вы ничем не рискуете: мы с Муром на полной свободе.) Пишите мне обо всем: и Вашем горе, и вашем будущем — близком и далёком, и о девочках, и о душе своей… Люблю Вас как сестру: этого слова я еще не сказала ни одной женщине.

Мой адрес тот же: та же руина, из которой пока никуда не двинусь — не могу да и не хочу: еще скажут — прячется или — сбежала. Предстоит тяжелая зима — ну, ничего.

Напрасно просили меня о вечном адресе, потому что его у Вас не могло бы не быть — неужели Вы думаете что я могу так кануть — без следу — сжигая за собой — всё? Я человек вечной благодарности.

Ах, Ариадна, какой это был рай — в тех Ваших садах! Я еще когда-нибудь их напишу.

Жду весточки и обнимаю Вас,

Ваша всегда

Марина

<Приписка на полях:>

Не думайте, что я не думаю о Вашем горе: у меня в сердце постоянный нож.

Ваша лягушка была — мои последние счастливые дни. Кстати, она из голубой от моря и огня превратилась в серебряную — т. е. стала совсем Ваша (О<льге> Н<иколаевне>[167] этого конечно не говорите, да и не скажете!)

(Из тетрадки Юношеских стихов)[168]

С. Э.

Я с вызовом ношу его кольцо:Да, в вечности — жена, не на бумаге!Его чрезмерно-узкое лицоПодобно шпаге.Безмолвен рот его, углами вниз,Мучительно-великолепны брови.В его лице трагически слилисьДве древних крови.Он тонок первой тонкостью ветвей…Его глаза — прекрасно-бесполезны! —Под крыльями раскинутых бровей —Две бездны.В его лице я Рыцарству верна:— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —Такие — в роковые времена —Слагают стансы и идут на плаху.

Коктебель, 3-го июня 1914 г. (ДО войны!)

Коктебель. 1914 г. — Ванв, 1937 г.

МЦ.

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 78–81. СС-7. С. 509–510. Печ. по СС-7.