Марина Цветаева. По канату поэзии

С достижением такой взаимности местоимения я и ты, со звоном сталкивавшиеся в магическом тосте «Новогоднего», объединяются в единый ликующий слог мы, который раскрывает теперь свою ключевую роль в цветаевском сне о вдохновении: «Сон? Но, в лучшем случае – / Слог. А в нем? под ним?/ Чудится? Дай вслушаюсь: / Мы, а шаг один!» В «Новогоднем» «я» Цветаевой встречало «ты» Рильке над бездной небытия – теперь «я» и «другой» слились так, что их невозможно различить. Сон, в котором происходит это чудо, взаимен и взаимопроникающ «Сню тебя иль снюсь тебе, – / Сушь, вопрос седин / Лекторских. Дай, вчувствуюсь: / Мы, а вздох один!». Для репрезентации своего слияния с Рильке Цветаева избирает их общий шаг и общий вздох, поскольку это – метафоры ритма и голоса, сущностных элементов поэзии. Более того, здесь, как и в «Новогоднем», рифма служит ключом к чудесному совпадению сознания Рильке и Цветаевой: «Полная срифмованность. / Ритм, впервые мой!»

Цветаева и Рильке с самых первых строк «Поэмы Воздуха» равны в душе – но еще не равны их духовные состояния. Полет, который она совершает в этой поэме, и собственно вся поэма призваны эти состояния уравнять. Еще при жизни Рильке Цветаева встревоженно подозревала, что метафизически стоит ниже него:

«Живу им и с ним. Не шутя озабочена разницей небес – его и моих. Мои – не выше третьих, его, боюсь, последние, т. е. – мне еще много-много раз, ему – много – один. Вся моя забота и работа отныне – не пропустить следующего раза (его последнего)» (6: 271).

Устроенный террасами рай и иерархия божеств, составляющие ландшафт потусторонности в «Новогоднем», также имплицитно отсылают к метафизическому превосходству Рильке над Цветаевой. Хотя она и не уделяет большого внимания этой своей тревоге в «Новогоднем», след этой тревоги можно заметить, когда, обращаясь к Рильке, она прибегает к сниженной разговорной речи, дабы низвести адресата до своего метафизического уровня: «Не разъехаться – черкни заране». Однако подлинная надежда на разрешение проблемы неравенства содержится в образе парадной театральной лестницы, образованной террасами рая: «В небе лестница, по ней с Дарами…». Эти слова относятся к «новому рукоположенью» Рильке, но возможно и их переосмысление: Цветаева сможет взойти по этой лестнице, если только ей хватит сил непрерывно создавать достойные поэтические дары, служащие пропуском и правом на вход в сферу высших небес – в царство Рильке. Также и в «Поэме Воздуха», после первой ложной попытки преодолеть неравенство между собой и Рильке посредством снижения его статуса, Цветаева находит единственно верное решение в том, чтобы самой подняться на его метафизический уровень: «Что-то нужно выравнять: / Либо ты на пядь / Снизься <…> Либо – и услышана: / Больше не звучу. <…> Что-то нужно выправить: / Либо ты на вздох / Сдайся <…> Либо – и отпущена: / Больше не дышу».

Таким образом, постепенно Цветаева возносится, последовательно проходя через все атмосферные слои; силой своей поэзии она с механической непреклонностью поднимается в те потусторонние области, где нет ничего человеческого. Совершая переход от одного этапа поэтического пути к другому, она освобождается от всех ограничений предшествующего этапа. Каждый следующий небесный слой обладает своеобразными свойствами воздушной среды, создающими очередной из длинного ряда перекликающихся рефренов поэмы. Эти рефрены принимают форму трех параллельных рифмующихся между собой двустиший, которые создают звуковую ткань, пронизывающую всю поэму и таким образом «закругляющие» ее, объединяя в единое целое: «Землеизлучение. / Первый воздух – густ <…> Землеотпущение. / Третий воздух – пуст <…> / Землеотлучение / Пятый воздух – звук»^[309]. В атмосфере каждого последующего неба сгорают сначала голос Цветаевой, потом ее дыхание и, наконец, тело.