Особое отношение Цветаевой к вшенорскому перрону подтверждает и дочь Марины Ивановны, Ариадна Эфрон, написавшая позже опять же Борису Пастернаку такие строки:
Всё так и есть – фонари, семафор и рельсы. И ни души…
Если от станции идти прямо и никуда не сворачивать (вильнув в какой-нибудь проулок, здесь легко заплутать), то ещё издали можно увидеть странное дерево. И по мере продвижения это видение становится всё шире и выше, шире и выше – и, о чудо! Перед тобой огромный, поистине лукоморно-пушкинский дуб. Даже не дуб – дубище-великан обхватов в пять, не меньше, упирающийся зелёными могучими ветвями в прозрачное небо.
«Ах, Марина Ивановна, Марина Ивановна, теперь на одну вашу тайну стало меньше, – улыбаюсь про себя. – Понятно, что за деревья вас здесь так вдохновляли». На ум же приходят известные цветаевские строки чешской поры:
Да уж, местным красавцем (с его-то «вымахом»!), которому на вид лет пятьсот (четыреста «с гаком», как уточнят позже местные жители), невозможно было не восхищаться. Вот и меня он тут же очаровал. Понимаю, не могло быть иначе, ведь этот великан наверняка был дружен с Мариной. Уверен, не мог не дружить! И я почти вижу, как, прислонясь к стволу, она прячется под этой кроной от проливного косого дождя. Спряталась, притихла и… блаженно улыбается.
«Ну что ж, – обрадованно ловлю себя на мысли, – если и дальше так пойдёт, то меня во Вшенорах ждут новые открытия…»
Чудесное дерево окрылило. Однако несмотря на неплохое начало, по мере продвижения вглубь неизведанных мною территорий я начинаю натыкаться на всякого рода трудности. Вот к дереву подходит краснощёкий тинэйджер лет пятнадцати. Минут через пять к нему на грудь льнёт невесть откуда взявшаяся ровесница. Радостно щебечут по-чешски, прижимаясь друг к другу. Рискуя навлечь на себя подростковую неприязнь, возвращаюсь к дубу и пытаюсь завести с ребятами разговор.
Узнав, что я из России, сразу дают понять: нет-нет, по-русски мы ни бельмеса. А по-английски? Лучше бы, конечно, по-чешски, но раз вы так настойчивы, давайте попробуем. Получилось, разговорились.
Сначала поговорили о местных красотах, постепенно перейдя на личности. Выяснилось, что ребята из местных, учатся в здешней школе, мечтают стать инженерами-строителями. Легче прожить, поясняют они, ведь строители хорошо зарабатывают.
– Хотел спросить, – подхожу к главному, – вот у этого старого красавца-дуба любила бывать русская поэтесса Марина Цветаева. Будучи в эмиграции, она здесь когда-то жила. Вы, ребята, знаете цветаевские стихи?
– Если честно, нет, – качают оба головой.
– А когда-нибудь слышали о такой поэтессе?
– Впервые слышим, – как-то виновато отвечают мои новые знакомые, перетаптываясь с ноги на ногу. – Марина Цветаева? – переспрашивает паренёк. – Нет, не слыхал… К сожалению.
Я вдруг понимаю, что мой вопрос загнал их в такой же тупик, в каком оказался бы, пожалуй, их российский ровесник, обратись к нему с вопросом о творчестве великого для каждого чеха Франца Кафки. Что наш школьник может сказать про Кафку? Уверен, далеко не каждый взрослый не только его читал, но и вообще о таком слышал. Хорошо ещё, если вспомнит, что тот был родом из Чехии. Хотя, по правде, у нас Кафку всё-таки знают, а вот Цветаеву во Вшенорах, получается, нет. И это мне больно.
– Спасибо, ребята, – улыбаюсь им. – Рад был познакомиться. Да, и хочу сказать, что Марина Цветаева – одна из лучших поэтесс двадцатого века. А здесь, во Вшенорах, она жила в двадцатые годы, где как раз написала немало прекрасных стихотворений. Почитайте на досуге – уверен, они вам понравятся. Особенно – вам, девушка.