Марина Цветаева. Твоя неласковая ласточка

Помню, восьми лет в приготовительном классе IV гимназии. Нужно было написать несколько примеров подлежащего и сказуемого (а м<ожет> б<ыть> чего-нибудь другого!)

Напр<имер>: собака лает, кошка ловит мышей и т. д.

И столь велико уже тогда было во мне отвращение к общим местам, что я на слово «мельник» (мельник — конечно — мелет муку!) написала:

— «Мельник играет на виолончели» (курсив мой. — И. Ф.).

Двадцать девятого (по МЦ — шестнадцатого) мая 1919 года Марина едва ли не впервые записала женское имя, осветившее ее тогдашнюю жизнь: «По 30-му купону карточки широкого потребления выдаются гробы, и Марьюшка, старая прислуга Сонечки Голлидэй (курсив мой. — И. Ф.), недавно испрашивала у своей хозяйки разрешение водрузить таковой на антресоли». Достаточная порция сарказма.

Происходит любование, обожающее слежение за Сонечкиным умом и оригинальностью, чуть ли не как за Алей. Вот как она, Сонечка Голлидэй, необыкновенно выразилась: «Ия чувствовала: такие большие слезы — крупнее глаз!» А глаза были огромными и сияющими. Венецианскими.

В этой девушке с английскими предками текла и струя итальянской крови. Отец быт пианистом, успешно концертировал по Европе, но почему-то сошел с ума. Вся она была нестандарт и неформат. Крохотное существо с громадным чтецким даром. Марина, как и вся театральная Москва, влюбилась в ее Настеньку из «Белых ночей» по Достоевскому в спектакле «Дневник студии» в начале 1918-го. Сонечку Марина обворожила чтением своей пьесы «Метель» для Третьей студии Вахтангова в декабре 1918-го. Ее, свою Инфанту (пьеса Антокольского), Павлик привел на читку «Метели». Пути Марины и Сонечки сошлись неизбежно. Общим было и обожание недостижимого Завадского.

Между ними стоял молодой актер Володя Алексеев. Милейший Володя, он приходил в Борисоглебский — из восторга. Он высказывал мысли бесподобные:

— Карл Великий — может быть и не Карл Великий — сказал: с Богом надо говорить по-латыни, с врагом — по-немецки, с женщиной — по-французски. И вот — мне иногда кажется, что я с женщинами говорю по-латыни…

И, наконец — герой меж лицедеев —
От слова бытиё
Все имена забывший — Алексеев!
Забывший и свое!

(«Комедьянт»)

У Сонечки с ним — было: роман не роман, некоторые отношения. Сонечка выбрала Марину. Она осталась на ночь в Маринином доме. Поутру — счастливые слезы. Записочка:

Бесценная моя Марина,

Все же не могла — и плакала, идя по такой светлой Поварской в сегодняшнее утро, — будет, будет и увижу Вас не раз и буду плакать не раз, — но так — никогда, никогда — Бесконечно благодарю Вас за каждую минуту, что я была с Вами и жалею за те, что отдавала другим, — сериозно, очень прошу прощения за то, что я раз сказала Володе — что он самый дорогой. Если я не умру и захочу снова — осени, Сезона, Театра, — это только Вашей любовью, и без нее умру, — вернее без Вас. Потому — что уже знать, что Вы — есть — знать, что Смерти — нет. А Володя своими сильными руками может меня вырвать у Смерти?

Целую тысячу раз Ваши руки, которые должны быть только целуемы, — а они двигают шкафы и подымают тяжести, — как безмерно люблю их за это.

Я не знаю, что сказать еще, — у меня тысяча слов, — надо уходить. Прощайте, Марина, — помните меня, — я знаю, что мне придется все лето терзать себя воспоминаниями о Вас, — Марина, Марина, дорогое имя, — кому его скажу?

Ваша в вечном и бесконечном Пути — Ваша Соня Голлидэй (люблю свою фамилию — из-за Ирины, девочки моей.)