Пушкин или Блок, бывало, набрасывали перед стихами прозаический конспект, и это нормально, логично. Цветаевская логика по-своему железна. По-своему.
Общие выводы ее таковы:
О, я не русская! Россия — как жернов на моей шее! Россия — это моя совесть, мои 5 ч<асов> утра и гудки с Брестского вокзала, моя неуверенность в том, нужна ли я (сразу делающая меня ненужной!)
…..
Я в России XX века — бессмысленна. Все мои партнеры (указывая на небо или в землю):
…..
Я — XVIII век + тоска по нем.
В апреле у нее — настоящее горе, настоящая тоска, трагическая Вербная суббота: Марина потеряла 500 рублей. 500 р.! Это 50 фунтов картофеля — или почти башмаки — или калоши 4- 20 фунтов картофеля — или… За три дня какой-то кошмар нелепых, малопонятных потерь: 1) старинная флорентийская брошка (сожгла), 2) башмаки (сожгла), 3) ключ от комнаты, 4) ключ от книжного шкафа, 5) 500 р.
Был и такой диалог:
— Ах, Аля, — грустно! Повеситься?
— Нет, Марина.
В Москве пустили трамваи, а Москва смотрит на трамваи с недоверием, как на воскресшего Лазаря. Москва отрезана от остальной России. Сережа где-то появляется, но не для Марины. В Коктебеле получают его письмо, в духе театра абсурда написанное карандашом на бланке «РСФСР Политический Отдел 1-ой Червонной Казачьей бригады… дня 1919 г. №… Д. Армия» (?!):
Дорогие — Христос Воскресе!
Праздников в этом году я не видел. В Симферополе пробыл всего два дня и в Благовещение выступили на фронт. В Св<етлое> Воскресение сделали тридцативерстный поход, а с Понедельника были уже на фронте. 3 Апр<еля> был в бою. Выбивали красных с высот и сбили несмотря на сильнейший огонь с их стороны. Сейчас мы зарылись в землю, опутались проволокой и ждем их наступления. Пока довольно тихо. Лишь артиллер<ийский> огонь с их стороны. Живем в землянках. Сидим без книг — скука смертная.
На земляных работах я получил солнечный удар. Голова опухла, как кочан. Опухоль спустилась на глаза — должен был ехать в тыл, но отказался из-за холеры и тифа в лазаретах.
Сейчас опухоль спала.
Целую всех. Надеюсь в скором времени хотя бы на денек к Вам вырваться
Живем в землянках. Сидим без книг — скука смертная. Се русский интеллигент. Ничего подобного не было у воюющих героев Ремарка, Бёлля или Хемингуэя. Зато Борис Слуцкий, собираясь на войну в 1941-м, прихватил с собой целую библиотеку от Блока до Хлебникова, полагая, что наконец-то он прочтет «Стихи о Прекрасной Даме». У этого сурового политрука найдем очевидную цитату из Цветаевой, связанную с Кузминым:
Марина заметит: «Во всё в жизни, кроме любви к Сереже, я играла». Больше, чем когда-либо, она ощущает себя на некой сцене. Возвращаясь из Александровского сада с Алей, неся хворост в поле зеленого пальто, она чувствует себя счастливой.
— Играю в 1919 год.
Можно ли было — не играя — жить целый год в кухне с нянькой и двумя детьми, передавать своими словами Стеклова и Керженцева, выносить помойные ведра, стоять в очереди за воблой, — стирать — стирать — стирать! — все это, страстно желая писать стихи! — и быть счастливой. Ее уже не смущало, что в ее доме все поломано — швейная машина, качалка, диван, два кресла, два детских стульчика Али, туалет, у мраморного умывальника не хватает бока, — примус не горит, лампа-молния не горит, граммофон без винта, этажерки не стоят, чайные сервизы без чашек. В доме вообще вдобавок ни одна лампочка не горит.