Марк Антоний

А здесь я получал женщину для себя, она будет спать в моей постели, любить меня, и станет частью меня, я смогу заботиться о ней и играть с ней, она станет радоваться, когда я буду приходить домой. В общем, как ты понимаешь, для меня это было все равно, что снова завести собаку. Тем более, мама любила Публия со всеми его недостатками, и я представлял, что моя жена будет любить меня так же, и мы будем счастливы, и у нас будут счастливые дети, и все такое.

При этом я, в отличие от Публия, например, перво-наперво даже собирался утруждать себя супружеской верностью, если только моя женщина не окажется страшна, как Катон-старший.

Я даже спросил у мамы, как сделать женщину счастливой. Мама не нашлась, что ответить. Она сказала:

— У разных женщин разное счастье.

Зато нашелся Гай, он сказал:

— Рожу свою волосатую побрей, чтобы она не испугалась.

Поразмыслив, я так и сделал. Самовыражение, конечно, прекрасно, но рациональное зерно в словах Гая было.

Впервые я увидел Фадию на помолвке. В ночь перед ней я совсем не спал, но и не пил. Мы ненадолго встретились с Курионом и кидали камни в Тибр. Курион тоже был исключительно трезв, но по своим причинам. Они с отцом в последнее время нашли общее увлечение, им стала политика, и Курион, судя по его настрою, собирался завоевать весь мир. Но, думаю, больше всего ему нравилось быть заодно с отцом.

Он сказал:

— И ты не боишься?

— Чего? — спросил я. — Гляди, как я далеко зашвырнул! И он еще скачет!

— Ну, — сказал Курион. — Что она крокодилица, к примеру?

— Я могу трахнуть что угодно, — пожал плечами я. — Это не проблема.

— Хорошо, но если она сварлива?

— А я пьяница и транжира. Нам придется смириться с недостатками друг друга.

— А не пугает тебя сама идея еще одного существа, которое поселится рядом?

Само предположение показалось мне диким.

— В том смысле, что она будет занимать место? Нет, мы с ней переедем в небольшом дом, вдвоем. Как настоящая семья. Ее отец богат, он купил нам дом, представляешь? Возьму с собой Эрота, и Варду, и…

— Нет, — резко оборвал меня Курион. — Ты не понял. Она станет жить с тобой, и будет частью всего, что ты делаешь, и ты не сможешь уединиться.

— Да почему? У меня трое братьев, я же нахожу время на себя.

— Это другое.

— У тебя какие-то с этим проблемы, — сказал я.

— А как же наше с тобой пьянство?

— Оно все равно теперь тайное. Какая разница, сколько человек будет о нем не знать?

— Настолько тайное, что мы сидим на берегу Тибра.

— А мы трезвые, — сказал я. — Вроде как. Я просто не помню.

Мы засмеялись, и Курион стукнул меня по плечу.

— В любом случае, сочувствую тебе. Брак хорош, когда хотя бы примерно знаешь невесту. А в твоем случае он так же хорош, как стрела, пущенная в тебя из засады.

— Как ты ужасно ко всему настроен, — сказал я. — Тебе просто деньги не нужны.

— Ну теперь все понятно.

Мы с ним еще посмеялись и разошлись в неожиданно приличном для нас обоих виде. По приходу домой, я сказал тебе:

— Представляешь, никогда не общался с трезвым Курионом.

— И как он? — спросил ты.

— Вечно всем недоволен.

Мне кажется, ты злился и ревновал, что я ухожу. У тебя в то время было вечно плохое настроение, и после помолвки оно только ухудшилось. Гай же сразу сказал, что займет мою комнату и, чем ближе становилась моя свадьба, тем в более радостном расположении духа он пребывал.

Гай нас удивил, он тогда активно учился риторике, и его отмечал сам Цицерон, который тогда еще был ого! Даже огого! Ты же прогуливал занятия и приближался к простому народу, его бедам и чаяниям. Эта стратегия у некоторых работает, взять, к примеру, Клодия Пульхра, но ты всегда был слишком наивным и чистым для политика.

Что касается меня, я считал свою миссию выполненной и самоуверенно думал, что смогу провернуть еще один подобный маневр, когда придет время.

Но к Фадии, к ее появлению в моей жизни. Я хочу, чтобы эта история была больше о ней, чем обо мне, но разве могу я рассказать такую историю?

Ты уже понял, что я ужасно волновался. Мне хотелось порадовать ее и удивить. Я купил ей самое прекрасное железное кольцо на свете. Позже, когда я женился на Октавии, я подарил ей золотое кольцо, но тогда это было еще не принято.

Праздник мы устроили крайне симпатичный, мама вдруг преодолела свою обычную после смерти Публия апатию и весьма яростно всем распоряжалась, наш дом снова стал красивым, впечатляющим, каковым был когда-то при отчиме, и мама задалась целью устроить прекрасный пир, который бы привел всех в восторг. Я доставал для моей милой подарки, не жалея денег, потому как знал, что за нее дают богатое приданое. Думаю, эти деньги пошли бы впрок, если бы я тогда столько не промотал на помолвку и свадьбу.

Как и полагалось, праздник начинался рано утром, в полшестого все были уже в сборе. Я не привык вставать в такую рань, чаще я ложился как раз в это время, поэтому, несмотря на все волнение, не мог перестать зевать. Голова чесалась из-за венка, мои роскошные одежды вдруг показались мне смешными, и я сам себе — ужасно нелепым. А самое невероятное было то, что девушка, которая войдет сейчас сюда, будет моя жена.