Марк Антоний

Когда ее привели, я сразу понял, почему Фадию в первый раз выдают замуж столь поздно. Нет, она не была крокодилицей, напротив, пусть она и не блистала красотой Елены, в ней было нежное, холодное очарование хрупкого цветка перед заморозками.

Мать и отец, грузные, вульгарные, шумные люди, любили эту крошечную, тихую девушку и носились с ней, словно с драгоценным сосудом. Фадия была столь бледна, а под глазами у нее залегли такие насыщенные, такие жутковатые тени, что я не сомневался ни секунды в том, что она больна с самого детства. Думаю, родители боялись выдавать ее замуж по причине этой хрупкости, они ждали, когда Фадия окрепнет. И, возможно, по сравнению с тем, что было, она до некоторой степени окрепла. Когда она увидела меня, то первым делом испуганно вздрогнула. Фадия была такой крошечной, еще меньше моей детки, меньше вообще всех женщин, которые у меня были. Я даже испугался взять ее за руку, я подумал, что сломаю эти тонкие пальчики. У нее были длинные, черные волосы — единственная здоровая часть, густая копна, блестящая и такая мягкая на ощупь. И глаза, ее глаза казались просто огромными из-за того, какой крошкой она была, темные, с длиннющими ресницами, это были глаза Коры, ошеломленной ужасами подземного мира и желающей более всего на свете вернуться домой. Я подумал, она лишится чувств. Когда ее подвели ко мне, она опустила взгляд, и тогда я подумал, что она почти плачет.

О боги, какая же она крошечная, до сих пор удивляюсь. Кажется, носом она упиралась мне в солнечное сплетение. На ней было очень красивое и очень дорогое платье, которое ей совершенно не шло. Фадии вообще очень не шла одежда. Она была по-настоящему прекрасна только обнаженной, тогда было видно, с каким трудом дались ее телу эти двадцать лет, но как отлично оно справилось: безумно синие венки под бледной кожей, но такие мягкие, женственные изгибы тела, выступающие позвонки, узкие плечи, тоненькая талия, но неожиданно красивая, полная грудь. Только сочетание изначальной слабости и какой-то цветочной нежности давало полное представление о ней. В одежде Фадия казалась нелепой коротышкой. У нее было крайне миловидное лицо: огромные глаза, крошечный носик, пухлые губы, но в бледности ее был синеватый тон, оттого это лицо казалось даже жутковатым.

Я наклонился к ней и сказал:

— Привет.

Она только уставилась в пол еще упрямее и стала часто-часто моргать. Я испытал невиданную прежде нежность, ни одна женщина еще не вызывала у меня ничего подобного. Фадия была полной моей противоположностью: хрупкая, говорившая мало, всегда печальная. Мы с ней подходили друг другу, как комическая и трагическая маски, мы не пересекались ни в единой точке, и плыли по жизни параллельно, видя перед собой каждый свою картину, невероятно отличную от картины другого.

Я сразу понял, что не пойму ее, прости за такую формулировку.

Я взял ее маленькую ручку, и собственная рука показалась мне огромной. Ее тонкие бледные пальцы дрожали, а кожа под ногтями казалась синеватой. Я посмотрел на ее родителей. Они ободряюще улыбались, и я подумал, что, наверное, она все-таки не против выйти за меня замуж, просто страшно разволновалась.

Я раскрыл ладонь, показал ей кольцо, как птице показываешь зернышко, бесхитростно и открыто, смотри, крошка, я такой безоружный.

После всех сопутствующих церемоний, она приняла мое кольцо, вдруг подставив не пальцы, а ладошку, и мы с ней, не обращая ни на кого внимания, еще некоторое время передавали друг другу кольцо из ладони в ладонь, играя в не понятную ни мне ни ей причудливую игру. Мы будто бы перекатывали в руках крохотную рыбку, мне даже на секунду так показалось. Наконец, я поймал ее маленькую ручку и погладил. И хотя все это было вполне невинно, но ужасно интимно, и мне до сих пор стыдно, что эту сцену видело так много людей, а я не стыдлив и обычно не стесняюсь любви. Я надел кольцо Фадии на палец, и она взглянула на меня со страхом и с надеждой, с такой искренней любовью к жизни, что мне захотелось обнять ее прямо здесь.

Гай как-то сказал, невероятно верно, о сложных чувствах, которые вызывает Фадия. Он сказал:

— Хочется свернуть ее маленькую шейку.

Гай есть Гай, не правда ли? Но в чем-то он был прав. Эта хрупкость возбуждала странное, противоестественное желание сжать ее посильнее, такое чувство вызывает, даже против воли, зажатая в кулаке птичка.

Когда пришло время поцеловать Фадию, я осторожно взял ее за подбородок и прижался губами к ее холодным губам. От нее пахло чем-то таким свежим и сладким, не знаю, как объяснить. Как если бы море было не соленым, а сахарным. В любом случае, на самом деле я оценил ту ее сладость только здесь, на Востоке, впервые попробовав парфянский сахар.

Она ткнулась носом в мой нос, отшатнулась, сжала плечи, и я осторожно погладил ее по руке. Все случилось очень быстро, и вот мы уже разлучены.

Праздник удался на славу, и я даже не напился, все следил за Фадией, чтобы улучить момент и побыть с ней наедине.