Маркитант Его Величества

Но от Младена Анастасиевича не так легко было отбиться. Этот змей-искуситель повёл свою речь дальше:

— Фон Штаремберг обещал осыпать этого храбреца своими милостями, и не только разными почестями, но и кое-чем посущественней. Это будут большие деньги. Ему нужно узнать, как скоро придёт помощь. Между прочим, комендант всегда держит своё слово.

Услышав про деньги, Йован Михайлович встрепенулся и сказал:

— А, была не была! Я пойду!

— Похвально, — молвил Младен, однако почему-то без особого воодушевления. — Ну, а ты что молчишь? — Он снова уставился на Юрека — уже требовательно.

— Да понял я, понял... — встретив его взгляд, сказал Кульчицкий и тяжело вздохнул. — Без нашего Грица вода не освятится...

— Это ты о чём? — настороженно спросил Младен Анастасиевич.

— Всё о том же, — ответил Юрек. — Как только где-нибудь образуется дырка, так сразу туда ты посылаешь Ежи Кульчицкого, чтобы её заткнуть.

— Кроме тебя, это сделать никто не сможет. — Младен повернулся к Михайловичу: — Уж извини, Йован, но Ежи может просочиться сквозь любую щель. А чтобы не было никаких обид, вы пойдёте вдвоём — для подстраховки. — И добавил — уже жёстко: — Это приказ.

— Когда идти? — обречённо спросил Юрек.

— Как только стемнеет.

— Тогда ещё по стаканчику сливовицы — и на боковую. Нужно хорошо отоспаться. Чутьё мне подсказывает, что ночью это сделать не удастся...

Юрек надел одежду турецкого купца, тем более что долго искать её не пришлось — она находилась в хурджине приснопамятного арамбаши гайдуков, которого он самолично отправил на тот свет. А Йовану пришлось превратиться в его слугу, потому что нашлось лишь какое-то турецкое тряпьё.

Ночь выдалась не только тёмная (что было на руку лазутчикам фон Штаремберга), но ещё и грозовая. С неба лило, как из ведра, громовые раскаты звучали так, словно сотни орудий стреляли одновременно, а молнии били, казалось, совсем рядом. Они вставали огненными столбами, и дикий суеверный ужас охватывал Юрека при виде этой божественной всесокрушающей мощи разбушевавшейся стихии.

Юрек и Йован без особых проблем прошли первую линию укреплений неприятеля, но, пробираясь в полной темноте между холмами, вдруг заметили, что находятся среди турецких шатров. Тьма стояла такая, что на шаг ничего не было видно, и они не знали, куда идти дальше. Пришлось кое-как устроиться на сырой земле под шатром, который помог им защититься от ветра, но только не от дождя. Хорошо, Юрек догадался взять коврики для намаза из тонкой, но плотной шерсти, которыми они и укрылись. Их захватили ополченцы в качестве трофеев, так как коврики были красивыми и яркими. Кульчицкий принял решение дожидаться рассвета, чтобы определиться с направлением.

Конечно же поспать не удалось, потому что коврик не спасал от холода. Когда рассвело, Юрек и Йован увидели, что находятся среди неисчислимого множества шатров. «Как найти дорогу в этом лабиринте?!» — думал потрясённый Юрек. Похоже, они попали в самый центр турецкого военного лагеря. Но на долгие раздумья не было времени, и спасительная мысль, как иногда бывает в моменты высочайшего душевного напряжения, пришла неожиданно, как озарение свыше.

— Ты турецкие песни знаешь? — спросил Юрек, обращаясь к Йовану, который трясся от холода, как юродивый.

— A-а... Ага...

— Тогда пой! И не фальшивь.

Промокшие насквозь, трясущиеся от переохлаждения, они смело пошли вперёд, во всю глотку распевая турецкие песни. Определиться с направлением не составило труда — позади них возвышались всё ещё грозные, хотя и изрядно порушенные турецкой артиллерией, стены столицы Австрии. Турецкие аскеры провожали Юрека и Йована весёлыми и удивлёнными возгласами (это какими же идиотами нужно быть, чтобы с утра пораньше орать песни, когда лагерь утопает в грязи, а желудок прилип к спине?), но не приставали с расспросами. В конце концов их всё-таки задержал у своего шатра офицер-янычар, который строго спросил:

— Кто такие?! Почему орёте как оглашённые?

— Ах, эфенди[94], у нас горе, — сказал Юрек.

— Горе? — удивился ага. — И вы поёте?

— Что нам остаётся делать? Песнями мы поддерживаем в себе бодрый дух и надежду, что всё образуется. Сам я купец из Белграда, а мой товарищ родом из Большого Варадина; он караван-баши. Мы везли провиант армии великого визиря, но по дороге нас ограбили гайдуки — да падёт на их головы праведный гнев Аллаха! — и теперь нам нужна хоть какая-то работа, чтобы выжить. Мы уже два дня голодаем, эфенди...

— Я не эфенди, я баш-чауш ага[95], — резко сказал осман.

— Ах, простите нас, пресветлый господин! — Юрек униженно склонился перед офицером; баш-чауш ага был важной персоной в войске османов. — Мы совсем потеряли голову от холода и голода. Нам пришлось ночевать под открытым небом, а ночью была такая страшная гроза, что в наших головах до сих пор сумятица.

— Заходите в мой шатёр, — неожиданно смилостивился турок. — С едой у нас плохо, но я угощу вас крепким кофе, чтобы вы согрелись.