Самой дорогой была осенняя сёмга — «залом». Сёмга, выловленная летом, — «межень» — стоила в два раза дешевле. Из-за удачного расположения села Кузомень, что находилось неподалёку от впадения реки Варзуги в Белое море, выловленная здесь сёмга по праву признавалась вкуснейшей и пользовалась большим спросом, что объяснялось особой чистотой воды.
Алексашка уже знал, как поморские знатоки определяли ценность сёмги: сорт «поной» был вкусным, но маложирным; у «варзуги» мясо заметно нежнее, а осенняя считалась лучшей из всех беломорских сортов; «кола» была крупной, но грубой; этот сорт обычно солился скупо и небрежно; в «умбы» мясо было плотным, жестковатым; а «Кандалакша» относилась к худшим, малоценным сортам.
— Летом? — удивился Демид. — Дык кто ж словит-то хорошую сёмгу летом? Она ить большей частью худая, с голодухи. Не кормлена.
— А ты отбери самую жирную! Поштучно. Знаю-знаю, это не так просто. Но надо, Демид Афанасьевич, надо! Кровь из носу надо. И засоли так, чтобы всё было в лучшем виде. Очень на тебя надеюсь.
Самую наилучшую сёмгу добывали осенью; она была упитанной, жирной, крупной, нередко весом более двенадцати фунтов. Она не шла ни в какое сравнение с «меженью», выловленной летом. Интересно, зачем это отцу понадобился Епифановский посол летней сёмги? Демид никогда не опускал свой авторитет так низко. Он ставил своё тавро только на бочки с сёмгой осеннего посола.
«Неужто батюшка решил наладить торговлю с немцами на своих судах? — в недоумении подумал Алексашка. — А иначе, зачем ему нужна сёмга летом? Знать, готовит под навигацию...»
Сёмгу продавали преимущественно осенью, на Покровской ярмарке, в селе Кузомень, приезжим купцам или местным судовладельцам, а те затем везли морем в Архангельск и Москву. А в Архангельске к бочкам с сёмгой выстраивалась целая очередь иноземных купцов. Везти за море русским купцам было нечем. На карбасе далеко не уйдёшь, да и в портах иноземных к поморам относились скверно.
— Что ж, коли так... Сделаем! — ответил Демид.
Алексашка невольно покачал головой и сказал сам себе: «Учись, отрок!» Отец опять применил испытанный приём — назвал Епифанова по имени-отчеству. И подействовало! Да ещё как. Юровщик заметушился, вскоре рыбаки накрыли стол, и ромша вместе с гостями уселась ужинать. Стол был немалый, так что все поместились, а когда перешли на сбитень, потекла беседа — неспешная, обстоятельная. За крохотным оконцем кружила темень вместе с метелью, которая пришла с моря. Матушка Зима мела по сусекам, очищая их от остатков снега, чтобы со спокойной душой отправиться отдыхать до своего нового срока.
Глава 7
Таверна «Три шешира»
Юрек петлял по узким улочкам Белграда, чтобы убедиться, не идут ли по его стопам ищейки Гусейн-паши. Конечно, сам комендант не имел к нему никаких претензий, — они расстались едва не друзьями — но у Гусейна-паши был подчинённый, асесбаши, начальник ночной стражи, шпионы которого шныряли по улицам города с вечера и до самого утра. Ведь всем известно, что сети заговоров обычно плетутся в ночное время.
У асесбаши было много задач. И первая из них — обеспечение порядка в тёмное время суток. Улицы погружаются в темноту, и для предотвращения ночных беспорядков всем без исключения запрещалось ходить по городу после захода солнца. Это правило отменялось лишь в месяц Рамадан. Впрочем, по ночным улицам ходить всё же разрешалось, но с одним непременным условием: прохожий, чаще всего турок, должен нести с собою зажжённый фонарь, что, однако, делалось не всегда. В обязанность агентов асесбаши входило задержание нарушителей этого правила.
Их не препровождали в тюрьму до рассвета и даже не избивали палками, а всего лишь передавали в распоряжение владельцев хамамов, на которых задержанные и работали до полудня. Но Юреку не улыбалась перспектива подносить дрова к печи, нагревающей баню. Работа была тяжёлой и грязной, поэтому правонарушителей, которых отпускали на волю при свете дня, прохожие безошибочно распознавали по пыльной и запачканной одежде. Их называли «люди от печи», и эта кличка подразумевала дополнительные значения — «хулиганы», «воришки», «плуты» и тому подобное. А Ежи Кульчицкому, солидному негоцианту «Восточной Торговой Компании», совсем негоже было попадать в разряд изгоев.
За порядком в Белграде следил ещё и мухзир-ага со своими людьми. Это был офицер, командующий ортой янычар и выполнявший, в отличие от прочих командиров, функции совершенно особого рода. Его подчинённые задерживали и наказывали янычар в случае правонарушений и преступлений. Но в сети агентов мухзир-аги нередко попадали и мирные обыватели, у которых не грех было изъять кошелёк с акче или дукатами. Если нарушитель спокойствия не имел, чем откупиться, то его ждала незавидная участь — полсотни ударов палками по пяткам.