Маркитант Его Величества

Подул холодный ветер, и Федерико закутался в дорожный плащ. Костёр уже догорал и давал мало тепла, а ночи в горах были холодными. Несмотря на то, что ему пришлось пожить в северных широтах, он так и не привык к морозам и холодам, в отличие от Алексашки. Тому всё было нипочём, и он очень редко утеплялся, потому что климат Европы не шёл ни в какое сравнение с климатом Архангельска. Здесь почти всегда была теплынь: естественно, по меркам Ильина-младшего.

— Тогда Николас ван Хоорн решил пойти на хитрость. Новости на Мейне разносятся быстро, и вскоре всем стало известно, что он попал к французам в немилость и его ждёт тюрьма, а то и виселица. Как раз в это время несколько испанских галеонов дожидались в Пуэрто-Рико какого-нибудь военного эскорта, чтобы выйти в море. Ван Хоорн под всеми парусами устремился к пуэрто-риканским берегам и, войдя в порт под звуки труб, дал знать местному губернатору, что пришёл предложить свою флотилию в качестве охранения галеонов на пути следования в Испанию. Естественно, за хорошую плату. И губернатор, — редкостный болван! — на свою беду согласился с этим предложением. Видимо, Николас ван Хоорн обладает большим даром убеждения или вообще колдун. Иначе никак нельзя объяснить этот поступок губернатора. В общем, в пути сторожевой пёс набросился на охраняемых им баранов — ван Хоорн потопил несколько галеонов, присвоив себе самые богатые грузы. И так уж вышло, что на одном из этих галеонов служил лейтенантом Федерико де Агилар...

Гишпанец надолго умолк — видимо, вспоминал. Когда он заговорил, его голос был хриплым от едва сдерживаемой ненависти:

— Спаслись немногие. Мне удалось добраться до небольшого островка, где я в полном одиночестве провёл почти полгода, питаясь моллюсками и снулой рыбой, которую шторма выбрасывали на берег. Хорошо, ван Хоорн напал на галеоны не в Атлантике, а в Карибском море, иначе от меня уже не осталось бы на океанском дне и костей. Видимо, он не хотел уходить слишком далеко от Тортуги, где можно сбыть добычу без всяких проблем. Меня снял с острова пиратский шлюп, капитан которого имел какие-то личные счёты с ван Хоорном. Это было моим спасением, потому что к испанцам на Мейне относятся очень скверно. Примерно через год капитан шлюпа погиб во время абордажа, и команда выбрала на его место меня, ведь только я немного смыслил в штурманском деле. А ещё спустя год под моим командованием уже была целая флотилия, и моё прозвище Чёрный Кастилец гремело на весь Мейн. Я начал преследовать Николаса ван Хоорна, чтобы отомстить за своих товарищей, однако он всё время ускользал. Когда мне попадались голландские суда, я их безжалостно топил... — Тут Федерико запнулся, немного помолчал и закончил своё повествование уже с явной неохотой: — Но всё имеет своё начало и свой конец — моя карьера в качестве капитана пиратов оказалась несостоятельной. После многих приключений и мытарств я оказался на борту английского судна, которое бросило якорь в Архангельске. Ну, а остальное тебе известно...

Поняв, что Федерико не желает больше рассказывать о дальнейших перипетиях своей жизни, Алексашка решил не вдаваться в расспросы. Конечно, его очень заинтересовали слова гишпанца насчёт «несостоятельной карьеры», но что за этим крылось, он мог только догадываться. Ильин-младший мудро рассудил, что наступит время, когда Федерико обязательно поставит точку в своём жизнеописании. Надо лишь немного подождать.

С того памятного вечера отношения у них наладились, и Алексашка больше не дичился. Он был уверен, что на Федерико де Агилара. Чёрного Кастильца, можно положиться в любой, самой трудной ситуации.

Глава 13 Крепость лесных разбойников

Юрека и монаха замкнули в подвале, который освещался масляной лампой. Как сказал арамбаша, они должны были взаперти дожидаться возвращения гласоноши, которого отправили в монастырь на Привину Главу, — на всякий случай. Что под этим «случаем» подразумевалось, предводитель гайдуков не счёл нужным объяснять. Но от его нехорошего взгляда по спине Юрека пробежал холодок. Слишком много он перевидал за свои годы таких недобрых глаз, как среди турок, так и среди запорожцев. Казак со столь диким взглядом слыл настоящим живодёром, для которого убить женщину, ребёнка, а тем более мужчину, — что комара раздавить. Их обычно сторонились, но в бою они были незаменимы своей дикой, необузданной яростью и способностью терпеть любую боль.

На удивление, подвал оказался вполне добротным и даже комфортным для такой лесной глуши. Он был длинным, просторным и сухим. Наверное, когда-то здесь хранилось вино. Судя по каменной кладке, изрядно стоптанным каменным ступеням, ведущим вниз, и своду из тёмного, почти чёрного кирпича, подвал соорудили лет двести назад, только вход срубили из брёвен недавно, навесив на него прочную дубовую дверь. Соображения Юрека на сей счёт тут же подтвердил и монах: