Маркитант Его Величества

Знакомые пикинёры рассказывали Юреку, что маркитантки иногда берут ружья павших солдат и сражается вместо них. Но пока он ничего подобного не замечал. Мало того, один из ветеранов мудро заметил, что никогда не проигрывают войны только мародёры и маркитанты. Ведь после сражения поле, где в смертельной схватке схлестнулись две армии, всегда принадлежало мародёрам. Это замечание сильно приободрило Кульчицкого, которому совсем не улыбалась перспектива служить императору Леопольду на голом энтузиазме...

Долгожданный бивак разбили на берегу какого-то ручья, а может, малой речушки. Это обстоятельство солдат особо не интересовало, в отличие от Юрека. Ему нужно было как можно быстрее сварить похлёбку в большом котле, чтобы многим хватило, а тут и вода под боком, не нужно далеко бежать. Что касается дров, то Кульчицкий всегда имел в запасе несколько вязанок поленьев, чтобы не терять время. Дрова в фургоне быстро подсыхали, ведь не всегда на пути попадался сухостой, поэтому приходилось рубить всё подряд.

Возможно, идея с похлёбкой у него не появилась бы, но едва он начал разбивать палатку, в которой обычно столовались господа офицеры, как прибежал валах по имени Драгош, один из команды мародёров Юрека, с которыми у него было соглашение на поставку продуктов и всего того, что эти негодяи уворует, и таинственным шёпотом спросил:

— Я тут разжился каплунами... Купишь?

— Мне неважно, у кого ты их спёр, меня интересует только одно — сколько их и почём?

Драгош сказал, что каплунов четыре штуки, и назвал цену. И как всегда, завысил её втрое.

— Гуляй, — ответил Юрек, и принялся забивать колья для палатки.

— Ну ладно, только для тебя...

Они торговались минут пять, пока валах не взмолился:

— Нет, ты меня просто грабишь! Хорошо, я согласен отдать тебе каплунов (ах, какие они жирненькие и с каким же трудами мне пришлось их добывать!), но с одним условием.

— Валяй.

— Мне бы кисет твоего табачка...

— Эк, ты замахнулся! Ладно, не дуйся. Ты меня уважил, и я пойду тебе навстречу...

Драгош просиял, видимо, предвкушая первую затяжку.

— Но целый кисет ты не получишь, — продолжал Юрик. — Он стоит, как все твои каплуны. Я презентую тебе табаку на три трубки. Пользуйся моей щедростью и благодари за это.

Валах лишь разочарованно замычал, но прикусил язык. Он знал, что с Ежи Кульчицким из-за цены сильно не поспоришь. Маркитант разбирался в стоимости продуктов и товаров, словно какой-нибудь еврей-негоциант, каких Драгош встречал в своём родном городишке, из которого его выгнала нужда.

— Пока я тут вожусь с палаткой, разожги костёр, установи треногу, подвесь над огнём котёл и наноси в него воды, — распорядился Юрек. — А потом займись каплунами — ощипай их и выпотроши. Не бухти, как старая грымза! Всё учтено и посчитано. Это за отдельную плату. Получишь стакан моей сливовицы.

Обрадованный такой перспективой, валах занялся костром, а Юрек тем временем установил палатку и расставил в ней мебель. Вся она была сборная — и стол, и табуреты. Это было очень удобно. Офицеры полка приятно удивились такому новшеству; ведь одно дело обедать на сырой земле, пусть и застеленной попоной, а другое — сидя под тентом и за столом, накрытым скатертью. Особенно в дождливый день. Да и посуда для господ офицеров у Юрека вся была оловянная, что придавало обедам или ужинам праздничный колорит. Поэтому его палатка всегда напоминала полный бредень, так много в неё набивалось офицеров, иногда даже из других полков. А много клиентов — хороший доход.

Вскоре костёр разгорелся, и на аппетитный запах дыма и похлёбки начали сходиться солдаты полка. Они располагались неподалёку, терпеливо ожидая своей очереди, и, покуривая, вели неторопливые беседы. Им пришлось ждать почти час, пока Юрек начал торговлю, щедро наливая болтушку в солдатские миски (у кого они были) или в любую другую посуду, которую приносили в основном новобранцы, плохо представлявшие, что такое походная жизнь. Обычно горячую пищу солдаты готовили артелью, вскладчину, но запасы еды у многих закончились, и вся надежда была на маркитантов.

Платили солдатам совсем немного — зимний порцион равнялся четырём флоринам[84] и тридцати крейцерам, а летний — трём флоринам в сутки. В мирное время нижние чины и офицеры получали жалование деньгами, а в военное время или на марше — частично натурой. Из этих денег вычитали немалую сумму на обмундирование и за постой в зимних квартирах (когда не было войны). А если учесть аппетиты армейских казнокрадов, то солдаты вообще получали на руки сущие гроши. Поэтому Юрек старался цены не задирать слишком высоко, что вызывало у солдат симпатию и уважение.