Маркиз де Сад

Коллеж остался в прошлом. Вспоминал ли потом Донасьен своих учителей, отцов-иезуитов? Ведь знания, вынесенные де Садом из коллежа, стали органичной частью его натуры, философским фундаментом его будущих романов. От последователей Лойолы он перенял страсть к классификации и, как следствие, одержимость цифрами, комбинаторикой и упорядоченным распределением. Математика способствовала зарождению у Донасьена пристрастия к манипуляции числами. Правда, толковать придуманные им загадочные числовые комбинации мог только он один. Вряд ли найдется хотя бы одно пособие по нумерологии, с помощью которого можно было бы объяснить смысл, к примеру, вот таких строк из письма Донасьена к жене, отправленного им из Венсенского замка: «…мать твоя, должно быть, либо пьяница, либо буйнопомешанная — раз она уже двенадцать лет без устали рискует жизнью собственной дочери каждого 19-го и 4-го или 16-го и 9-го. О! какое цифровое несварение у этой мерзкой женщины! Я убежден, если она вдруг умрет до вмешательства врачей и произведут вскрытие, то из ее чрева наверняка выскочат миллионы цифр. Невероятно, какой кошмар принесли с собой эти цифры, какую внесли неразбериху». А может, эти строки — загадка и для самого автора?..

Систематизация, флагелляция, пассивная содомия, пристрастие к декоративности и театральности, то есть практически все составляющие сексуальных практик будущих героев-либертенов маркиза де Сада… Осознание необычности собственного тела и яростное желание эту необычность проявлять, коварная мысль о том, что добро и зло являются сторонами одной медали — вот сколько полезных знаний и опыта вынес Донасьен из коллежа. И чувств к этому учебному заведению он не сохранил никаких — в отличие от Мари Франсуа Аруэ, который, несмотря на свою враждебность и к церкви, и к иезуитам, всегда тепло отзывался о коллеже Людовика Великого и его преподавателях. «Семь лет я воспитывался у людей, кои бескорыстно и неустанно трудятся над формированием умов и нравственного облика молодежи. Так с каких это пор нас хотят лишить чувства признательности нашим учителям? И если где-то в Индии иезуиты по причине мне вовсе не известной начинают процесс против капуцинов, какое мне до этого дело? Разве для меня это повод проявлять неблагодарность по отношению к тем, кто привили мне вкус к литературе, равно как и чувства, кои станут поддерживать меня до самой смерти?» — писал известный всему миру философ Вольтер, носивший в коллеже свою настоящую фамилию Аруэ.

За годы учебы Донасьен повзрослел, приобрел первый сексуальный опыт, испытал себя на поприще галантного воздыхателя, сделал первые шаги в свете, словом, получил воспитание, достойное юного либертена. Старания отца даром не пропали, и ему осталось только вывести мальчика на карьерную стезю, а самому удалиться от дел и наслаждаться заслуженным покоем. В минуты философического настроения мысли об уходе от мирской суеты все чаще посещали графа. Однако упражнения в философии не сумели заставить его ни забыть, ни смириться с застарелой обидой на двор: его, опытного дипломата, отстранили от дел и оттеснили в задние ряды придворного партера из-за каких-то пустяков! При воспоминании о преждевременном крушении карьеры в душе Жана Батиста просыпался протест против отвергнувшего его общества. Судя по опубликованным на сей день документам, в то время граф довольно много — особенно по тогдашним меркам — общался с сыном, так что его душевные терзания не могли не отразиться на Донасьене; бунтарские настроения отца-либертена оказались молодому человеку гораздо ближе, чем назидания отца-придворного. В дальнейшем, отвергая призывы графа образумиться, Донасьен будет читать и перечитывать его записные книжки, где изложены основы философии либертинажа и воспеваются наслаждения, даруемые сей философией. Пока же Донасьен еще не совсем отбился от рук, граф решил вплотную заняться его карьерой. Возможно, в то время в мечтах он видел сына идущим по его стопам и достигающим тех вершин, которых не удалось достичь ему самому. Хотя, если судить по годам учебы, юный Донасьен был напрочь лишен честолюбия…

* * *

В конце 1754 года граф де Сад забрал сына из коллежа и определил его в армию. Им руководили как карьерные, так и финансовые соображения: учеба сына становилась непомерно дорогой. Сам Донасьен в армию не рвался, а главное, не желал расставаться со своим наставником, аббатом Амбле, Позже, в романе «Алина и Валькур», он напишет: «Разразилась война: торопясь отдать меня на военную службу, мне не дали завершить образование, и я отправился в полк; я был в том возрасте, когда, повинуясь естественному ходу вещей, следовало поступать в академию, но мне пришлось исполнять воинские обязанности». Но учение осталось позади, война была впереди, и воинские обязанности следовало исполнять уже сегодня, тем более что начатая при Людовике XIV маркизом де Лувуа реформа армии, заключавшаяся в ее огосударствлении, продолжалась главным образом на дисциплинарном уровне. А именно дисциплину юный Донасьен Альфонс Франсуа не терпел совершенно.