Маркос Рамирес

Мать никогда не ходила в церковь, но у нее были свои причуды — так, она глубоко чтила образ «сердца Иисусова». Этот образ был прикреплен к вместительной церковной кружке, с которой верующие по очереди обходили время от времени дома предместья. Перед образом полагалось молиться, а в кружку опускать пожертвования. Из нашего дома образ обычно переносили в дом сеньора Мадрис, и это всегда поручалось мне.

Как-то, когда я нес его на спине, веселое позвякивание монет в кружке пробудило мои уснувшие было желания и мечты и привело меня к следующим рассуждениям: «Карамба! Если „сердце Иисусово“ разрешит, то мне удастся вытащить из кружки песету — конечно, взаймы, — с условием вернуть ее после, когда я разбогатею. Если же оно не разрешит, мне не удастся достать монету»… Мне постоянно твердили, что в мире ничто не происходит без воли божьей, а потому, сказал я себе, если «сердце Иисусово» не соизволит, монета не сможет пройти в щель кружки…

Решив испытать судьбу, я завернул в незнакомый заброшенный двор, поднял образ обеими руками, ловко перевернул его и стал трясти, применяя ранее приобретенный мною опыт в подобных делах. Спустя мгновение в мой карман перекочевали одна монета в десять сентаво, четыре никелевых монеты по два сентаво и один медный сентаво. В те времена находились в обращении и такие мелкие монетки; банан и даже пару бананов можно было купить за сентаво, а то и произвести кое-какие коммерческие сделки — очень важные, конечно, с точки зрения мальчишек.

«Сердце Иисусово» приняло мое предложение. Не чувствуя под собой ног от радости, я доставил образ в семью Мадрис, бегом вернулся домой и, схватив карандаш, аккуратно записал свой долг на стене, выходившей на улицу, — чтобы, чего доброго, не забыть! По моим понятиям, задолжать святым было тяжелейшим прегрешением, оно могло навлечь на неплательщика непоправимую беду. Поэтому я поспешил сделать запись, готовый погасить заем первыми же деньгами, которые получу в подарок от родственников или раздобуду иными способами.

Немного времени спустя займы у «сердца Иисусова» образовали на стене дома стройную колонку цифр; опасаясь, что общая сумма получится чрезмерно высокой для моих скудных возможностей, я не решался подвести итог и терзался невыносимыми страданиями. «Когда-нибудь, — думал я, — святой меня выручит и поможет найти бумажку в пять колонов или внушит крестной сделать мне этот подарок. Тогда, подсчитав общую сумму, я разом уплачу по счету, как только потащу образ». Воодушевленный подобными упованиями, я решился увеличить колонку цифр еще на один маленький заем. Однако желание погасить долг обуревало меня с каждым днем все сильнее и сильнее.

В то время я посещал уроки катехизиса в церкви Ла Мерсед, и день моего первого причастия неумолимо приближался, вселяя в меня опасения: на исповеди мне ведь придется рассказать священнику о полученном займе. Если же удастся рассчитаться раньше, то каяться в содеянном не придется, и сделка между мной и «сердцем Иисусовым» будет урегулирована полюбовно к вящему удовольствию обеих сторон. Поэтому-то я напрягал воображение, изыскивая возможность раздобыть денег и усердно выпрашивая помощи у моего всемогущего кредитора.

Раз, возвращаясь из школы на завтрак, я издали увидел незнакомого человека, который, стоя на стремянке, усердно белил стену нашего дома. Я тотчас вспомнил о своих расчетах со святым и в страхе перед карой небесной бросился бежать, намереваясь перенести долг со стены в тетрадь для домашних заданий. Но бежал я напрасно. Священный счет уже исчез под толстым слоем известки!

Объятый ужасом, я замер на месте, тупо и бессмысленно глядя на стену. Вдруг меня осенила спасительная мысль, наполнив сладостным ощущением счастья: «сердце Иисусово», видя мои страдания и полную невозможность расплатиться по счету, четырьмя взмахами кисти простило мне долг, дабы я мог без трепета принять первое причастие! Только оно своей могущественной властью и бесконечным великодушием могло устроить эту, как нельзя своевременную, побелку нашего дома!

Так, благодаря чудесному происшествию, я принял первое причастие со спокойной совестью, в мире с господом богом.

Для предстоящей церковной церемонии моя добрая крестная купила мне синий шерстяной костюм — куртку с поясом и широченные шаровары, а мать, кто знает, ценой каких лишений, приобрела белую рубашку, длинные носки и дешевые, немилосердно скрипевшие башмаки. Дядя Сакариас подарил мне белый короткий галстучек.

В тот день мать подняла меня спозаранку, умыла, причесала, заботливо принарядила; исполненный гордости, с белым бантом на левом рукаве, торжественно неся в руках толстую восковую свечу, я отправился в церковь Ла Мерсед: там собрались мои ровесники. После причастия нас повели в приходский дом, где священник и преподавательница катехизиса угостили нас кофе и хлебом с маслом, подарили нам религиозные картинки и напичкали множеством нравоучений, имевших целью поддержать в нас страх перед всевышним, почтение к церкви и любовь к ближнему.