Маркос Рамирес

На следующее утро, ровно в шесть, меня снова разбудил мокрый, вонючий кролик, который стал тереться о мое лицо. Не открывая глаз и подавив в себе злость и отвращение, я нежно провел рукой по голове мерзкого животного, затем погладил его по спине, потом моя рука так же ласково скользнула по его задним лапкам и крепко зажала их; в то же мгновение я вскочил, размахнулся кроликом над головой и изо всей силы запустил им в стену. Хорхито грохнулся на пол, сделал два — три судорожных прыжка, задрожал и свалился на бок; затем ему удалось подняться; с трудом дотащился он до дырки в полу и скрылся.

— Что ты наделал! Ты же его убил! — в испуге прошептал Томасито. — Теперь не оберешься хлопот! Сакариас тебя изувечит!..

Я натянул простыню и уткнулся в подушку, чтобы ничего больше не слышать.

Хорхито с тех пор не появлялся. Женщины, не подозревая о моей проделке, разыскивали кролика весь день, охая и всхлипывая. Мы, конечно, тоже усердно искали пропавшего. Все было бесполезно: ведь кролика проглотила земля. На следующий день Тереса с горя решила опять «заболеть», и снова донья Долорес разражалась злобной руганью и ужаснейшими угрозами по адресу доньи Росенды и ее коварной собаки.

Несколько дней спустя нам пришлось с Томасито отдирать половицу в столовой, чтобы отыскать дохлую крысу, которая, по словам старухи, отравляла своим зловонием весь дом. Однако это была не крыса, а кролик; итак, он был наконец найден, но бедняга успел уже разложиться. Опечаленный, я вытащил его, зажимая нос, в патио, чтобы благочестиво возложить на импровизированный погребальный костер.

Тяжелое, незабываемое зрелище! С крайним возмущением мы с Томасито уверяли, что на голове несчастного кролика видны следы собачьих зубов. Тереса, сидя у себя в комнате, заливалась горькими слезами. Донья Долорес, утирая нос фартуком, во весь голос обвиняла в этом чудовищном убийстве соседскую собаку… А Хорхито между тем медленно превращался в густые клубы смрадного дыма, разносимого дерзким ветром по окрестностям.

Так окончилась история с кроликами. И так же окончилась история соседской собаки; несколько дней спустя бедное животное издохло от отравы. Услышав плач и сетования доньи Росенды, дядина теща с истинно христианским убеждением забубнила:

— Бог наказал, бог наказал! Неужто старуха думала, что ее собака сможет избежать кары господней?..

Чтобы возместить потерю футбольного мяча, я смастерил из упругих сучьев кофейного дерева и крепкого, эластичного шнура два больших лука, а к ним десяток стрел из веролиса[92] с острыми наконечниками. Вместе с Томасито мы ежедневно ходили на городскую площадь и, встав на противоположных сторонах ее, долгими часами развлекались, стремясь превзойти один другого в искусстве стрельбы из лука.

Раз вечером сильный порыв ветра унес мою стрелу далеко за пределы площади, пронес над улицей и бросил прямо на навес лавчонки. Перед навесом возвышались два небольших апельсиновых деревца — поднявшись на одно из них, можно было достать мой веролис. Это и попытался сделать Томасито. Но тут из лавчонки выскочил парень и, как смерч, обрушился на моего миролюбивого дядюшку. С другого края площади я видел, как парень наступал, угрожающе размахивая кулаками и тесня Томасито, который в замешательстве стал отступать, Я бросился на помощь к товарищу в беде и с приятным удивлением увидел, что нападавшим был не кто иной, как Пачкун — тот самый, что донес дяде Сакариасу о моем плохом поведении в училище!

— В чем дело, Томас? Чего надо этому типу? — спросил я с вызывающим видом, чтобы разозлить парня.

Пачкуна не требовалось слишком долго разжигать. Обмениваясь взаимными оскорблениями, мы быстро условились о поединке.

— Пошли вон туда, — сказал я ему. — За угол. Там нас не смогут увидеть из твоего дома… Так или иначе, мне нужно с тобой рассчитаться еще за одно дельце!..

Мы отправились на пустынную улочку, выбрали ровное, открытое место и без лишних разговоров принялись жесточайшим образом тузить друг друга. Он был выше и крепче меня, зато я превосходил его в ловкости и хладнокровии. С первого же удара я подбил ему глаз, а затем, воодушевившись этим успехом, расквасил нос и губы. Напутанный хлынувшей кровью, я готов был закончить поединок, однако противник отказался от моего предложения и, ослепленный яростью, набросился на меня снова, осыпая градом оскорблений. Трое его братишек, сбившись в кучку, стояли поодаль и наблюдали за сценой, потом не выдержали и, подняв рев, попытались вмешаться в драку.

— Не лезьте, не то залягаю до смерти! — заорал Пачкун со слезами злости на глазах. И снова бросился на меня, осыпая бранью.

Раздраженный грубыми оскорблениями, я здорово отдубасил его. Избитый, полуослепший парень прерывисто дышал, сопел и плевал кровью, брызгая мне в лицо и на рубашку. Тут бросился к нам со всех ног какой-то незнакомец и насилу разнял нас.

— Вы что, с ума спятили? — закричал он. — Ведь убьете друг друга!.. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Ступай домой! Не видишь, как ты отделал парня?.. Его отец — опасный человек, он такой скандал закатит твоей родне!