Маркос Рамирес

— Тс-с-с!.. — прошептал я, призывая к молчанию. И, подойдя к его кровати, объяснил: — Вытаскиваю свои старые тряпки… Видишь ли, я ухожу, к утру хочу быть в Алахвэле, иначе… сам понимаешь, Сакариас меня убьет!.. А что произошло со старухой?

— Ну и натворил ты дел! — процедил сквозь зубы Томасито. — Лицо у нее раздулось, как тамаль[93], она вся горела, будто в огне… Тересу тоже покусали, но не так сильно.

Больше я не хотел слушать, поспешно вышел из дому, перелез через забор и затерялся в сумраке улицы.

Когда я спускался по темному откосу к Рио Гранде, глухой ропот воды воскресил в моей памяти старые, забытые сказки о привидениях и смелых разбойниках, которые, прячась близ каменного моста, убивали проезжих, направлявшихся в Пунтаренас или возвращавшихся оттуда. Но на что им я? Ведь у меня с собой не было никаких ценностей, способных привлечь разбойников. И все же, когда я ступил на мост, сердце у меня екнуло и, подгоняемый страхом, я ускорил шаг.

Я поднимался с холма на холм. Время от времени из мрака возникал близ пыльной дороги одинокий, погруженный в молчание домик. Издалека, незадолго перед тем, как стало проясняться небо, послышалось пение петухов, и вскоре, поднявшись на возвышенность, я увидел первые солнечные лучи — они принесли тепло и радость, разогнали ночные тени, рассеяли последние тучки, еще цеплявшиеся за вершины гор.

Мать я нашел на кухне вместе с двумя младшими сестренками; две старшие ушли на рынок, отчим был в мастерской. При виде меня, покрытого пылью, усталого и потного, мать с тревогой спросила:

— Что такое, Маркос? Ты пришел один и пешком? Что случилось?

— Ничего… Не беспокойся, сейчас все расскажу, — ответил я, сохраняя внешнее спокойствие, и пошел под душ, где пробыл довольно долго, стараясь придумать подходящее объяснение.

Вернувшись на кухню, я решил заняться пока едой, чтобы отсрочить неприятный разговор; да и на самом деле я умирал с голоду.

— Дай-ка мне чашку кофе, мама. Я еще ничего не ел сегодня…

Она поспешила приготовить кофе и, положив на стол булку, снова спросила, не в силах более скрывать тревоги:

— Так что же случилось?..

Только я открыл рот, чтобы ответить, как вдруг близ дома послышался конский топот, дверь распахнулась, и в нее как буря ворвался дядя Сакариас, весь в пыли; лицо его было искажено гневом. Я побледнел и не успел подняться из-за стола, как он налетел на меня и стал трясти за плечи, задыхаясь от ярости.

— Так вот что ты придумал, дьяволенок? Но со мной шутки плохи!.. Сейчас же идем, обойдешься без кофе! — И он силой поволок меня на улицу, объясняя матери: — Вчера он устроил черт знает что, потом весь день скрывался, а ночью удрал сюда… Но я ему задам перцу, чтобы научился уважать старших!

Мать, побледнев и не в силах произнести ни слова, ответила жестом полной безнадежности. Она проводила нас до двери и замерла на пороге, утирая слезы фартуком, в то время как мы удалялись галопом.

Приехав к себе, дядя потащил меня во двор и жестоко избил.

— В субботу я хотел взять тебя и Томасито в Пунтаренас на недельку, — сказал он, — но теперь передумал: в наказание ты останешься здесь, и смотри мне, если снова будешь плохо себя вести или вздумаешь удрать!

Рано утром в субботу дядя с Томасито отправились верхом на станцию Рио Гранде, чтобы подождать там поезда на Пунтаренас.

Пунтаренас!.. Песчаные берега, населенные диковинными животными; порывы влажного бриза, напоенного ароматами моря; зеленые миндальные деревья, лениво дремлющие под знойным солнцем; золотистые или багряные мараньоны; пальмы и попугаи; сверкающее и глухо рокочущее море со своими островками, затерянными вдали!..

«Уж не воображает ли дядя, будто я там никогда не был? Верно, забыл, что я высаживался в том порту. Пусть идет ко всем чертям со своей прогулкой!» — говорил я себе, провожая путешественников взглядом. А у самого кошки скребли на сердце и клубок невыносимой горечи сдавил горло. С ненавистью думал я о долгой неделе, которую мне суждено провести наедине с дядиной родней.

Чтобы избежать в воскресенье их несносного общества, я еще до завтрака ушел на дальний луг и провел там полдня, взбираясь на деревья, объедаясь гуапинолями[94] и предаваясь мечтам. На обратном пути, близ родника, легкий шорох неожиданно привлек мое внимание. Приглядевшись, я различил в нескольких шагах от себя чудесное сочетание красных, черных и оранжевых колец: красавица кораль[95], пытаясь спастись бегством, извивалась среди сухих листьев. Я погнался за ней. Мне удалось палкой прижать голову змеи к земле и схватить ее левой рукой за шею. Я был в восторге, когда гибкое змеиное тело, подобно чудесному, необычайному браслету, вмиг обвилось вокруг моей руки.

Я очень гордился своей добычей и чувствовал себя бесстрашным победителем; мелкие, острые зубы змеи не вызывали во мне страха, я не думал о ее смертельном укусе и по дороге дразнил мою пленницу веткой, с наслаждением глядя, с какой яростью она впивается в дерево.