Маркс и Энгельс

Маркс считал программу средством рассеять туман из пустых фраз, которые долгое время мешали рабочим понять действительное положение вещей. Судя по возражениям и по сочувствию, вызванному программой, Маркс пришел к выводу, что, наконец, во Франции возникло настоящее, организованное рабочее движение вместо хаотических сект. Он одобрил решение Поля Лафарга и Шарля Лонге, двух изгнанников Коммуны, вернуться на родину. Французское правительство в это время объявило об амнистии коммунарам.

Поль Лафарг в Париже начал работать вместе с Гедом, а Лонге занял пост редактора газеты «Справедливость», издаваемой Клемансо. Он поселился вместе с семьей в маленьком городке Аржантейль, расположенном в 20 минутах езды от столицы.

В ту пору вернулся в Париж из тюрьмы амнистированный Огюст Бланки. Ему было уже 74 года, из которых более 30 он провел в заключении.

За год до своей смерти он основал газету, назвав ее «Ни бога, ни господина». В первых же ее номерах начал печататься роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?».

Для гениев нет старости. Маркс с годами становился все более мощен духовно. Но смерть жены нанесла ему тяжелый удар. Он уподобился орлу с раздробленным крылом.

— Смерть — несчастье не для умершего, а для оставшегося в живых, — грустно повторял он слова Эпикура.

Всю нежность, которой так много было в сердце Маркса, он перенес на дочерей и внуков. Он всегда горячо любил детей. Все ребятишки прилегающего к Мэйтленд-парк-род квартала знали, что в карманах Маркса для них обязательно найдутся леденцы и сахар. Оставшись без Женни, Карл надеялся заполнить бездонную пустоту, образовавшуюся в его сердце, обязанностями дедушки.

У Женни Лонге подрастали четыре мальчика. Самый старший, Жан, прозванный на английский лад Джонни, был любимцем Маркса, в доме которого живал подолгу.

«Расскажи Джонни, — просил в письме Маркс дочь, — что когда я вчера гулял в парке — нашем собственном Мэйтленд-парке — ко мне вдруг подошел величественный сторож парка, чтобы узнать новости о Джонни».

Несмотря на горячее желание Маркса жить среди своих детей, это не осуществилось. Здоровье его непрерывно ухудшалось. Климат Лондона был очень неблагоприятен для легочных и горловых заболеваний. Пришлось поехать на остров Уайт, в приморский курортный городок Вентнор. Но и там погода точно ополчилась на людей. Ливни и пронзительно холодные ветры не унимались. Маркс, и без того больной, схватил плеврит и слег. Подле него находилась Элеонора. После смерти матери она была все еще крайне подавлена и печальна. Ее мучили бессонница и нервные конвульсии. Маркса огорчало, что слабая девушка вынуждена быть при нем чем-то вроде сиделки. Он, впрочем, скрывал от дочери эти горестные мысли. Элеонора была впечатлительна и, несмотря на кажущуюся силу духа, легко ранима. Она не нашла еще своего назначения в жизни и металась, не зная, остановиться ли на театре, где она изредка уже выступала с некоторым успехом, стать ли писательницей или посвятить себя общественной и педагогической деятельности. Склад характера и дарования открывали перед ней все эти дороги. У Элеоноры был прекрасный, низкий, гибкий голос, четкая дикция, хорошая внешность. Ей нравилась трагическая актриса Эллен Терри, которой гордилась Англия, как век назад великой Саррой Сидонс. Выступая на сцене в тех же ролях шекспировских героинь, Элеонора старалась голосам, интонациями, чуть вздрагивающими и, неестественно-глубокими, а также-пластической жестикуляцией. походить на этих актрис. Маркс не возражал против того, чтобы она посвятила себя театру и для этого училась у известного педагога мадам Юнг. Но, страстно любя театр, Элеонора отказалась от него, направив всю кипучую энергию и талант на политическую деятельность. Ее чарующий голос пригодился на трибуне, на собраниях. Она стала одним из лучших пропагандистов бессмертных идей Маркса. И как некогда молодого Карла труженики называли «отец», так тридцатилетнюю Элеонору английские работницы прозвали «наша матушка».

В поисках тепла и солнца больной Маркс отправился один в Алжир. Но и там погода в это время оказалась для него очень вредной. Более 12 лет не бывало такой погоды в этих местах. Жаркие дневные часы сменялись холодными ночами, ветер приносил едкую пыль из Сахары, начались песчаные бури, затем дожди, закончившиеся изнуряющим сирокко. Зима — опасное, климатически предательское время в Африке. Маркс почувствовал себя еще хуже; его душил режущий кашель. Он испытывал гнетущее ощущенье тупой боли в боку, его подавляла тоска. Он признавался в этом Энгельсу:

— Ты знаешь, что мне более чем кому-либо чужд показной пафос; тем не менее было бы ложью отрицать, что моя мысль поглощена воспоминаниями о жене, о лучшей поре моей жизни.