Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

Не менее важным, чем вопрос о будущей «диктатуре», был вопрос о природе и задачах партии. И здесь большевистская модель встречает серьезную оппозицию меньшевиков. Большевики и меньшевики имели, можно сказать, диаметрально противоположные понятия о гегемонии. С самого своего появления этот термин получил широкое распространение среди русской социал-демократии, но значение его было строго ограничено: подразумевалась руководящая роль рабочего класса, которую тот должен был принять на себя в деле освобождения от оков абсолютизма и в борьбе за демократию и социализм. Были определены, конечно, также время и способы осуществления этой руководящей роли. В ходе революции 1905 года, как известно, столкнулись два способа осуществления гегемонии русской социал-демократией: большевистский, при котором делалась ставка на «революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства», и меньшевистский, который был рассчитан на либерально-демократическое развитие России с помощью народного движения и социал-демократической политики с целью создания наиболее благоприятной обстановки для дальнейшей собственно социалистической деятельности рабочего класса. Но и при том, что вопрос о гегемонии излагался в тот период при помощи подобных терминов, разногласия по этому поводу были еще более серьезными. Для большевиков гегемония была вопросам немедленного захвата власти для осуществления, с помощью диктатуры партийных верхов (большевиков, номинально социал-демократов), буржуазной революции «без буржуазии» и дальнейшего перехода к социализму. Меньшевики же считали, что вопрос состоит не в столь «технических» терминах и не в столь антилиберальной перспективе, а в том, что период укрепления позиций рабочего класса в России должен быть не столько продолжительным, сколько более насыщенным в отношении возможностей политического самовоспитания самых широких слоев народа и созревания самой партии. Причем под партией подразумевались не только ее верхи. Словом, меньшевистская идея гегемонии подразумевала ее более широкое значение, связанное с участием в жизни общества и деятельности его институтов, что, по мнению меньшевиков, не исключало открытой борьбы и революционных порывов.

Это различие позиций с достаточной ясностью изложено в одном месте в выступлении Руденко (Ерманский), который усматривает не только чисто тактические причины нетерпимости и твердости большевиков. Проследим за его анализом:

«Большевики не думают о расширении и укрепление тех общественных сил, которые призваны наносить удары существующему режиму. Они думают только о самих ударах, о планомерном ex нанесении… Теперь техника борьбы важнее политической работы. Все убожество нашей действительности в области сознательности и организованности масс, всю недостаточность массового базиса существования нашей партии, всю бесформенность и стихийность нашей борьбы – все это большевики принимают как факт, с которым они примиряются. К этому факту они только приставляют планомерную организацию верхушек партии, организацию профессиональных революционеров. Ею они хотят восполнить все пробелы в области организации пролетариата и других революционных элементов»[58].

Но «в том-то и состоит одна из коренных ошибок большевиков, что они думают лишь о разрушении абсолютизма»[59], а этого мало: для того чтобы такое разрушение было подлинным и окончательным и чтобы абсолютизм, пусть уничтоженный политически, в дальнейшем не возрождался там, где он найдет для себя почву, то есть среди бюрократии, в полиции и армии, следует создать массовую основу революции в новом духе демократии и социализма.