В конце мировой войны большевистские лидеры считали, что другие пролетарские революции победят в ближайшие месяцы. Их оптимизму был нанесен первый удар, когда потерпела поражение Венгерская Советская республика; однако они продолжали делать ставку на победу в ближайшие годы в других странах. Ленин и Исполком Коминтерна в дни капповского путча рассчитывали на скорейшее установление Советской власти в Германии. Новая волна оптимизма достигла своего апогея летом 1920 года, когда Красная Армия дошла до Варшавы. Наступление на Польшу началось после того, как было отбито польское наступление, в результате которого был временно оккупирован Киев, и после решения руководства большевистской партии, которое далось ему нелегко. Ленин высказался в пользу наступления на исконно польские земли, несмотря на предупреждения польских коммунистов, а также Карла Радека, Троцкого, Рыкова и Сталина: было ясно, что он боялся изоляции русской революции и в военном поражении польского государства видел возможность ускорить революцию в Германии или где-либо еще. После поражения Красной Армии на Висле надежды Москвы сосредоточились на Италии, где рабочие взяли заводы и фабрики в свои руки. Исполком Коминтерна направил обращение к итальянскому пролетариату с призывом развивать свое движение и переходить ко всеобщему восстанию. Призыв противоречил мнению руководителей итальянских коммунистов главным образом потому, что был направлен тогда, когда борьба в основном уже завершилась; это свидетельствовало о том, что из Москвы было трудно вмешиваться в действия партий далеких стран. Действительно, еще в ноябре 1920 года Ленин говорил о возможности ускорить революцию в Англии, Франции и Соединенных Штатах, «если эти страны решатся блокировать пролетарскую и советскую итальянскую республику»[1175], но развитие событий заставляло осторожнее соразмерять надежды со временем.
Тем не менее революционный оптимизм был характерной чертой всего Коминтерна. Даже скептики в нем считали, что победа революции в других странах – дело нескольких лет. При этом обсуждались не только расчеты сроков революции, но и отношение к путчам. Характерно, что руководство Коминтерна до той поры старалось говорить об этом как можно меньше. Один лишь Радек отмечал, что целый ряд выступлений немецких рабочих был несвоевременным: аналогичных мнений никогда не высказывали ни Ленин, ни Зиновьев, ни Бухарин. Спартаковцев, в частности Леви, большевики обвиняли в чрезмерном «антипутчизме». В этом плане, как говорил Сприано, «генеральной линией» «было использовать любую возможность, вызывать любые революционные столкновения, идти на разрыв с оппортунистами, ибо все, даже поражение, было лучше бездействия»[1176].
Поворот в этой ориентации наметился постепенно к 1921 году и вызвал множество острых конфликтов.
3. Путчизм и пролетарский класс
Начало новой политике положил Центральный Комитет КПГ, направивший 7 января 1921 года «Открытое письмо» в адрес других партий (СДПГ, НСДПГ, КРПГ) и профсоюзов. Этот документ, написанный Радеком и Леви[1177], призывал к совместным действиям рабочих и служащих за удовлетворение их насущных экономических и политических требований, в числе которых были: повышение заработной платы, разоружение и ликвидация военных формирований буржуазии, создание пролетарских организаций для защиты интересов рабочих. А относительно генеральной линии в «Открытом письме» говорилось:
«Предлагая этот план действий, мы не скрываем ни от себя, ни от рабочих масс, что названные требования не помогут избавиться от нищеты. Не отказываясь в настоящий момент от продолжения пропаганды в рабочих массах идеи борьбы за диктатуру пролетариата как единственного пути к полному освобождению, не отказываясь призывать рабочие массы и руководить ими в каждый подходящий момент для борьбы за достижение этой цели, Объединенная коммунистическая партия готова к совместным действиям за достижение перечисленных выше целей с другими партиями, которые опираются на пролетариат»[1178].