Обычно всем создателям и приверженцам новой концепции кажется, что именно она — всеобъемлющая. Ничего с этим не поделаешь! Психология. Когда в России в конце XVII — начале XVIII в. увидели, что цивилизация на Западе ушла от нас вперед, то вывод сделан был недвусмысленный: Россия отстала. Ибо движение идет в одном направлении. Так полагали. Петр I вколотил этот «отставальческий» вывод в основу всей своей политики. Из тогдашних новаторов никому в голову не приходило, что в истории отставать можно только в общечеловеческих формах бытия. Но — не в самобытности, не в специфике национального характера той или иной национальной культуры. Если раньше (со времен появления концепции «Москва — третий Рим, четвертому — не бывать») принималось за закон бытия именно это, т. е., в сущности, обожествлялась абсолютная достигнутость предела, то при Петре I конечный этот критерий был обнаружен даже и вообще не в Москве, а именно в Западной Европе — не в Риме, а в Париже, Лондоне, Берлине.
Соответственно, возникла и в России сфера духа именно просветительской ориентации: вперед, к свободному предпринимательству! В философии и практике тогда воцарился рационализм. Возникать стал, естественно, и культ науки. Привлекательного было тут много. Но вместе с тем буржуазность влекла за собой и невероятное историческое зло — медленную, но неотвратимую экспроприацию и пролетаризацию крестьянства. А оно составляло огромное большинство народа! Во всех тогдашних странах. Нередко слышим ныне вопрос:
Прогресс достался человечеству ценой не просто исчезновения, а фактического уничтожения крестьянства. Те страны, где это случилось, и оказались капиталистическими. Это вот и есть прогресс. Так его понимают и сегодня.
Но XIX в. в России привел к осознанию и совсем-совсем другого, не менее объективного критерия в оценке социального прогресса. Не пора ли это увидеть?
Своеобразный научный подвиг совершил упоминавшийся мною в предыдущем письме к Вам немец А. Гакстгаузен: опубликовал он в 1847—1852 гг. книгу «Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России» (в трех частях). В ней и были собраны и обнародованы (с помощью известных «славянофилов») ранее не замечаемые исконные формы жизни великороссов. Оказалось: русские крестьяне испокон веку живут общинами; в них, этих ячеях, отсутствует — и всегда ранее отсутствовала — частная собственность на землю (также и на леса, луга, выгоны, пастбища); все общекрестьянские дела решаются на мирских (волостных и деревенских) сходах при полной и непосредственной демократии; помещики-крепостники непосредственно не имеют к этому отношения, в собственности у них находятся сами крестьяне, но не земля, подвергаемая переделу самими общинниками через определенное количество лет... Ясно, что община лучше всего функционировала в отсутствие крепостного права.